Онлайн книга «"А Фелисити-то здесь!"»
|
— А молоко! — вдруг вспомнила Фелиси. — Я чуть не забыла про молоко. И она с привычным уже высокомерным видом объяснила комиссару: — Вы меня настолько засыпали вопросами, что я забыла захватить с собой бидончик для молока… Во всяком случае, в понедельник я брала его с собой… Голубой в белый горошек… Вы увидите его в кухне возле газовой плитки… Не правда ли, мадам Шошуа? И всякий раз, сообщая новую подробность, она напускала на себя надменный вид, словно жена Цезаря, которая всегда вне подозрений. — Что я говорила вам в понедельник, мадам Шошуа? — Кажется, вы мне сказали, что у моего Зузу глисты. Ведь он все время заглатывает свою шерсть. Речь, видимо, шла о коте, дремавшем на красной подушке в кресле. — Погодите, милочка… Вы еще взяли, как всегда, «Киногазету» и роман за двадцать пять су… В конце прилавка лежали бульварные романы в пестрых обложках, но Фелиси на них не взглянула и пожала плечами. — Сколько я вам должна?.. Поторопитесь… Комиссар настаивает: все должно быть, как в понедельник, а я у вас тогда долго не задерживалась. Тут вмешался Мегрэ. — Скажите, мадам Шошуа… Поскольку мы говорим о том, что было в понедельник утром… Пока вы обслуживали мадемуазель, вы не слышали, не проезжала ли здесь машина? Бакалейщица задумалась, глядя сквозь витрину на залитую солнцем улицу. — Не могу сказать… Постойте!.. Тут их нечасто увидишь… Из лавки только слышно, как они мчатся по дороге… Какой это был день?.. Помню, за домом Себилей проехал маленький красный автомобиль, но в какой день — не знаю… На всякий случай Мегрэ пометил в своей записной книжке: «Красная машина… Себиль…». И он снова очутился на улице вместе с Фелиси, которая шла, подпрыгивая, набросив пальто на плечи, словно старинный плащ: рукава развевались у нее за спиной. — Пойдемте здесь… Домой я всегда возвращаюсь коротким путем. Узкая тропинка петляла между огородами. — По дороге вы никого не встретили? — спросил комиссар. — Подождите… Сейчас увидите… И он увидел. Фелиси оказалась права. Едва они вышли на новую улицу, навстречу им попался почтальон, поднимавшийся на велосипеде на холм. Он проехал мимо них и, обернувшись, крикнул: — Вам ничего нет, мадемуазель Фелиси! Она посмотрела на Мегрэ. — В понедельник он видел меня здесь в тот же час. Так бывает почти каждое утро. Они обогнули уродливый, оштукатуренный и выкрашенный в небесно-голубой цвет домик, окруженный палисадником, и прошли вдоль живой изгороди. Фелиси толкнула калитку, задев своим развевающимся пальто кусты смородины. — Ну вот… Теперь мы в саду… Сейчас увидите беседку… В десять часов без нескольких минут они вышли из домика через другую дверь, выходящую в аллею. Чтобы дойти до лавки и вернуться обратно, они описали почти полный круг. Они прошли вдоль бордюра из гвоздики, которая вот-вот расцветет, и грядок с нежно-зеленым салатом. — Он, видимо, находился здесь… — сообщила Фелиси, указав на туго натянутую веревку и тяпку, воткнутую в землю. — Он начал сажать помидоры. Дошел до половины грядки… Когда я его тут не застала, то сразу подумала, что он пошел выпить стаканчик розового вина… — Он пил много вина? — Только, когда мучила жажда… Вы увидите на бочке в погребе его опрокинутый стакан. Сад мелкого трудолюбивого рантье. Домик, в каком тысячи бедняков мечтают провести остаток дней. Из сада, залитого солнцем, они вступили в голубую тень примыкавшего к нему дворика. Направо — беседка из зелени. На столе в беседке графинчик с водкой и маленькая рюмка с толстым дном. — Значит, вы заметили бутылку и стакан. А ведь сегодня утром вы мне говорили, будто ваш хозяин никогда не пил водки в одиночестве, особенно из этого графинчика. Она смотрит на него с вызовом. Она все так же смотрит на него а упор своими чистыми голубыми глазами, чтобы он мог прочесть в них ее полную невиновность. Однако же она возражает: — Это пил не мой хозяин… — Знаю… Вы мне уже говорили… Бог мой, как трудно иметь дело с такой особой, как Фелиси! Что она еще сказала своим резким голосом, который так действует на нервы Мегрэ? Ах, да… Она сказала: — Я не имею права выдавать чужие секреты. Может быть, в глазах некоторых я была просто служанкой. Но он относился ко мне не как к прислуге. В один прекрасный день все бы, конечно, узнали… — Что узнали? — Ничего. — Вы намекаете, что были любовницей Деревянной Ноги? — За кого вы меня принимаете? Мегрэ рискнул: — Ну так его дочерью? — Бесполезно допытываться… Быть может, когда-нибудь… Вот она, Фелиси! Жесткая, как гладильная доска, кислая, взбалмошная, с резкими чертами неумело напудренного и нарумяненного лица, маленькая служанка, мнящая себя принцессой на деревенском балу, но взгляд которой вдруг с тревогой устремляется в одну точку, а на губах мелькает отчужденная презрительная улыбка. — Если он пил в одиночестве, это меня не касается… Нет, старый Жюль Лапи по прозвищу Деревянная Нога пил не один. Мегрэ убежден в этом. Человек, работающий в своем саду, с соломенной шляпой на голове и в сабо на ногах не бросит вдруг неоконченной посадку помидоров и не пойдет искать в буфете бутылку с водкой, чтобы одному распивать ее в беседке. В то утро на столе, выкрашенном в зеленый цвет, стояла и вторая рюмка. Кто-то ее убрал. Может быть, Фелиси? — Что вы сделали, не застав Лапи в саду? — Ничего. Пошла в кухню, зажгла газ, поставила кипятить молоко и накачала воды, чтобы вымыть овощи. — А потом? — Встала на старый стул и сменила липкую бумагу для мух… — Не снимая шляпки с головы? Ведь вы всегда ходите за покупками в шляпке? — Конечно. Я ведь не какая-нибудь замарашка. — Когда же вы ее сняли? — Когда вскипело молоко. Я поднялась к себе наверх. Все новое и свежевыкрашенное в доме, который старик окрестил «Мыс Горн». Лестница пахнет лакированным еловым деревом. Ступеньки трещат под ногами. — Поднимайтесь! — сказал комиссар. — Я пойду следом за вами. Она толкает дверь комнаты, в которой стоит кушетка, покрытая кретоном в цветочках, а на стенах висят фотографии киноактеров. — Значит, так… Я снимаю Шляпу… И вдруг вспоминаю: «Ах, да! Забыла открыть окно у мсье Жюля». Иду через площадку. Открываю дверь и как вскрикну… Мегрэ попыхивает трубкой, которую набил в саду свежим табаком. Он рассматривает на натертом полу контуры тела Деревянной Ноги, очерченные мелом в понедельник утром, когда его нашли здесь. |