Книга Похороны месье Буве, страница 17 – Жорж Сименон

Но почему-то он пришел сюда, на набережную, в этот старый белый дом, в котором она всеми силами поддерживала чистоту и где, благодаря ее стараниям, подобрались люди скромные, порядочные и уживчивые.

Ей хотелось остаться одной и спокойно подумать об этом, но разве дадут? Все, что происходило в доме с самого утра, даже со вчерашнего дня, внушало ей опасения, и, как только ее хоть на несколько минут оставляли в покое, она бежала наверх и сама задавала вопросы.

Из-за какой мелочи все это завертелось! Случай привел на набережную американского студента точно в тот день и час, и случаю же было угодно, чтобы у него в руках оказался фотоаппарат. Если бы старинные картинки не рассыпались вокруг месье Буве, придав всей сцене особый колорит, студенту, вероятно, даже в голову не пришло бы сделать снимок.

Если бы в карманах у него водилось побольше денег, он, скорее всего, не пошел бы продавать пленку в вечернюю газету.

Ему-то что! Он уже два дня, как ехал в Рим, который хотел осмотреть, прежде чем снова пересечет Атлантику, и думать забыл о старичке в светлой куртке, осевшем на тротуар прямо напротив башен Нотр-Дам.

Не будь этой фотографии, которую никто, и даже сам Буве, не мог предвидеть, все пошло бы совсем иначе и сейчас было бы уже кончено.

Похороны прошли бы как раз сегодня. Сардо отпросился в типографии на это утро. Мадам Жанна побеспокоилась о том, чтобы кто-то посидел вместо нее несколько часов с утра.

Все были бы сейчас здесь, насколько это возможно в августе, и жильцы, и соседи, и торговцы со всего квартала, и букинисты с набережной.

Обошлись бы без специальной комнаты для гроба, зато спальня была убрана, как положено. Мадам Жанна попросила взаймы два ветвистых серебряных подсвечника, отделанных золотом, и купила еще свечей. Венок тоже был заказан.

А потом, после кладбища, консьержка, по традиции, предложила бы мужчинам выпить по рюмочке.

Гроза даже не намечалась, небо просто-таки лучилось, на нем не было ни облачка, а жара становилась все тяжелее, воздух был клейкий, ни дуновения ветерка. По спинам одетых в открытые платья женщин стекали струйки пота.

Ее даже не предупредили. Около часу дня, когда кое-кто из полицейских отправился перекусить, но в доме оставалось достаточно народу, чтобы поставить все вверх дном, она увидела через занавески, что у подъезда остановился зловещего вида темно-зеленый фургон, о предназначении которого было легко догадаться.

Двое верзил высадились из него, вытащили изнутри тяжелые носилки, спросили у того, кто стоял на страже в дверях:

— Высоко это?

— Третий этаж.

Ей так хотелось знать, во что его хотя бы одели, как причесали, но она обязана была сидеть тихо, и чувствовала себя так, словно ей связали ноги.

Один из полицейских спросил малыша Сардо, слонявшегося в вестибюле с хмурым и скрытным видом:

— Скажите, друг мой…

— Какой я еще вам друг!

И этот тоже считал своим другом старого господина, с которым так жестоко обходились, а теперь еще и отнимали у них.

Вскоре раздались тяжелые шаги вниз по лестнице, как будто волочили громоздкое пианино. Носилки задевали о стены, тело лежало прикрытое гнусной черной простыней, которой, должно быть, прикрывали все трупы, подобранные по парижском закоулкам.

Она приоткрыла дверь, спросила у Люка:

— Куда вы его?

— На набережную Орфевр, в отдел опознания. Некоторых исследований здесь сделать невозможно.

— А потом? Обратно когда привезете?

Он отвел глаза.

— Вы его что, не привезете?

— Это не от меня зависит.

— А как же похороны?

Дверцу фургона с грохотом захлопнули, заурчал мотор.

— Конечно, назад, сюда, тело пока не выдадут. Подождут какое-то время, а потом отвезут в Судебно-медицинский институт.

Она читала газеты и знала, что так теперь называется морг. Знала и то, что там все не так, как раньше, когда ей однажды пришлось побывать там для опознания жильца, утопившегося в реке. Мертвые тела уже не лежали на каменных плитах, под струей холодной воды, охлаждавшей их день и ночь.

Теперь, наверное, хуже. Теперь их складывают в нумерованные ящики необозримого холодильника.

Даже маленький Сардо не плакал, и она тоже не станет плакать.

— Не сердитесь на нас. Мы выполняем свой долг. — У полицейского был смущенный вид.

— А могу я подняться и убрать в спальне?

— Я обязан опечатать дверь.

— И там останется такой беспорядок?

— Уверяю вас, это не имеет значения. Я, вероятно, еще вернусь. История очень запутанная, впереди еще много сложностей.

Месье Буве уехал совсем один в этом фургоне, который даже не был катафалком, и дом опустел за считанные минуты, еще немного посуетились журналисты, бегая с последними вопросами и надеясь что-нибудь разнюхать напоследок.

Фердинанд стоял на тротуаре, пошатываясь, и ей пришлось выйти за ним, а потом силой укладывать в постель. Он сопротивлялся. Впервые столько людей отнеслись к нему серьезно. Он говорил им о месье Буве, будто знал его всю жизнь, будто они были самыми близкими друзьями. Бог знает, сколько чепухи успел наплести! Неужели завтра все это появится в газетах?

— Сиди тихо, я сниму с тебя башмаки.

Он побаивался ее, зная, что она может и прибить, но, тем не менее, твердо решил сбежать в бистро, принять еще стаканчик-другой и поразглагольствовать. Ему обещали, что его фотографию напечатают в газете.

— Хорош, нечего сказать! Дождешься — у тебя опять случится припадок!

Она поставила его башмаки в шкаф, который заперла на ключ, чтобы он не мог уйти, если она вдруг отлучится из каморки. В окно она снова увидела маленького старика, который медленно прохаживался по набережной, из оттопыренного кармана куртки торчало горлышко литровой бутылки.

Обо всем нужно было написать хозяйке, уехавшей на отдых в Биарриц, но сначала она решила поесть на краешке стола. Ей хватило куска хлеба с сыром и чашки кофе. Она еще не доела свой бутерброд до половины, как Фердинанд захрапел.

Миссис Марш, проводившая большую часть времени в барах Елисейских Полей с молодыми людьми, говорила мэтру Ригалю:

— Его свело с ума Конго, понимаете? Я уверена, что он уже не соображал, ни что говорил, ни что делал.

Ригаль не спорил, не имело смысла вступать в дискуссию с перспективной клиенткой, но у него была своя идея. Вернее, только смутная догадка. У него самого была жена, дети, положение, давно была и любовница, причинявшая ему кучу хлопот, и иногда по вечерам, лежа в постели, он подумывал о том, чтобы все это бросить и уехать.

Конечно, это были пустые мысли. Такие приключения не для него.