Книга Стриптиз, страница 10 – Жорж Сименон

Селита могла заранее сказать, что они зайдут сейчас в дом с меблированными комнатами, который находился на этой улице. Там сдают номера и на ночь, и на час. Франсина вошла первой, мужчина, опустив голову, последовал за ней. И когда Селита поравнялась с этим домом, она посмотрела на его темный коридор, на дверь с матовым стеклом, ей тоже хорошо известную.

Она здесь бывала редко, в основном в конце месяца, когда не хватало денег для оплаты квартиры или же, как это было на прошлой неделе, когда ей нужно было купить платье.

Она ничего не просила у Леона, да он, вероятно, и ничего бы ей не дал. Но он не мог не знать, как она добывает необходимые ей деньги, ибо чаще всего посетители кабаре наводили у него справки, прежде чем обратиться с предложением к какой-нибудь из «завлекательниц».

Ну а может быть, он все-таки ревновал? Вряд ли. Не ревновал же он Флоранс в те времена, когда они жили оба на площади Пигаль в Париже. Он работал барменом в довольно подозрительном заведении, а она была тогда значительно моложе, чем сейчас, и без стыда занималась своим ремеслом, продолжая это делать и в течение тех восемнадцати месяцев, которые Леон провел в тюрьме.

Никто здесь не знал точно, за что он был осужден. Об этом почти не говорили в «Монико», а если и говорили, то шепотом. Один из музыкантов утверждал, что в баре, где работал Леон, происходило сведение счетов между двумя бандами, которое закончилось тем, что один был убит и один ранен.

Леона схватили вместе с остальными и увезли в тюрьму. Эту версию не разделял Людо, хорошо осведомленный обо всем, что касается корсиканских и марсельских банд. По его сведениям, нынешний хозяин «Монико» никогда не принадлежал ни к одному клану и вообще был мелкой сошкой и сутенером. Обе банды подозревали к тому же, что он связан с полицией.

Как бы то ни было, по выходе из тюрьмы Леон женился на Флоранс, и они с той поры стали коммерсантами, приобрели «Монико» и квартиру на бульваре Карно на имя жены, как это почти всегда бывает в подобных случаях.

Прошло уже немало лет с тех пор, как Флоранс занималась проституцией. Ей было тридцать девять, скоро сорок. Она обрела вполне респектабельный вид и сильно располнела. Полнота ее, особенно в последнее время, казалась нездоровой.

А Селита в свои тридцать два года чувствовала себя старой…

Еще вчера битва, которую Селита рассчитывала выиграть, велась только между ней и Флоранс. Она вспоминала тот день, когда в первую же неделю ее работы в «Монико» хозяин явился к ней комнату в том же отеле де Ля Пост, где жила сейчас Мадо. Поначалу у него был вид человека, который пришел за тем, что ему причитается в силу заведенного порядка.

— По-видимому, я обязана через это пройти? — поинтересовалась она спокойным голосом, когда он снимал пиджак и галстук.

— Тебя это удивляет?

Ее тон был для него неожиданностью и заинтриговал его.

— Я уже больше ничему не удивляюсь.

— Чего же ты в таком случае хотела бы?

— Ничего.

Она задернула занавеску на окне и улеглась. Все время Селита лежала, уставившись в потолок, тело ее оставалось инертным, на лице было написано равнодушие.

— Ты это что, нарочно?

— Возможно.

— Ты всегда такая «приятная»?

Она чувствовала, что он растерялся и понимал, что ему самому особенно нечем гордиться.

— Ну а чего другого вы ожидали?

Позже, одеваясь, он пробормотал:

— Готов держать пари, что ты о себе очень высокого мнения.

Она с трудом скрыла самодовольную улыбку, ибо знала теперь совершенно точно, что задела его за живое, что он заинтригован, унижен и непременно вернется, полный решимости подчинить ее себе.

В тот же вечер все остальные, кроме Наташи, которой еще не было в Канне, уже знали о визите хозяина к ней.

— Значит, и тебя он навестил?

Мари-Лу по доброте души предостерегла ее:

— Главное, не строй никаких иллюзий и не думай невесть чего из-за того, что произошло. У него это вроде мании. Ему непременно нужно ощущать себя хозяином, доказывать, что он настоящий мужчина. Понимаешь? Он, может быть, зайдет еще пару раз к тебе между делом, но это настолько несерьезно, что его жена даже не испытывает никакой ревности.

Это было правдой. Можно сказать, что мадам Флоранс вела себя так, будто давала понять новенькой, а ей тогда была Селита, что она в курсе дела и ее это совсем не волнует.

— Ну что ж, посмотрим! — ответила Селита с вызовом.

— Посмотрим что? — спросила Мари-Лу.

— Да ничего.

Задумала ли она уже тогда что-либо? Она сама еще толком не знала.

Поначалу это представлялось ей своего рода игрой. Для нее мсье Леон был не мсье Леон и даже не просто Леон. Он был прежде всего мужчиной. А рядом с ним находилась мадам Флоранс-женщина, которую предстояло устранить и занять ее место.

Селита прекрасно знала, что за ее спиной начали шептаться, и Мари-Лу, неспособная молчать, тем более что разделяла мнение других, говорила ей:

— Ты завистница, Селита. Все хорошее, что есть у других, причиняет тебе боль, и ты способна на все, что угодно, лишь бы помешать им быть счастливыми.

Это было не совсем верно. Однажды, когда Наташа только что появилась и они были еще близкими подругами, у них состоялся долгий разговор на эту тему. Наташа была умнее Мари-Лу, Кетти и всех других, что выступали в «Монико». Она много читала и единственная не спала никогда с посетителями.

Маловероятно, что ее посещал и хозяин.

Наташа была замужем за коммивояжером, от которого у нее был ребенок трехлетняя девочка. Она сама покинула мужа, возбудила дело о разводе. Она требовала, чтобы ей передали дочь, и ждала со дня на день решения суда.

— Они утверждают, что я завистница, только потому, что я не такая, как они.

— Люди не выносят, когда кто-то не такой, как они.

— У меня же не зависть, а ненависть к несправедливости.

Наташа в то время, казалось, понимала ее, и они обе чуть было не поселились вместе в квартире на улице Пастера.

— Есть люди, которым во всем везет, и всегда это совершенно незаслуженно.

Вот Мари-Лу, например, тупа как пробка, а все ее любят.

Почему Наташа так быстро пресытилась их дружбой?

Прошло несколько дней, и она стала избегать Селиту, которая в конце концов прямо спросила подругу:

— Я тебе сделала что-нибудь плохое?

— Ну что ты можешь мне сделать?

— Не знаю. Я просто хочу знать, почему ты так изменилась по отношению ко мне.

— Потому что я устаю от тебя.

После небольшой паузы Наташа добавила, тщательно подбирая слова: