Книга Терпение Мегрэ, страница 8 – Жорж Сименон

Барон, посвистывая, ходил по гостиной. Он снял пиджак, открыл окно, и Мегрэ догадался, что инспектору не терпится пойти поесть.

— Можете идти. Оставьте отчет на моем письменном столе.

Комиссар увидел Жанвье, тоже без пиджака, в кабинете, где он опустил венецианские шторы. Когда вошел Мегрэ, инспектор встал, поставил обратно на полку бульварный роман, который читал, и взял свой пиджак.

— Служанка ушла?

— Я ее допросил — она не слишком разговорчива.

Оказывается, она новенькая, ее наняли в начале этой недели. Прежняя, кажется, вернулась к себе в провинцию, в Бретань, чтобы ухаживать за больной матерью.

— В котором часу она сегодня пришла?

— Говорит — в десять.

В Париже, как и в других местах, существует несколько типов домашних работниц. Эта, которую звали мадам Мартен, принадлежала к самой неприятной категории, к категории женщин, несчастных в личной жизни, женщин, которые притягивают к себе всяческие бедствия и потому злы на весь мир.

На ней было черное бесформенное платье, растоптанные туфли, и она смотрела на всех исподлобья свирепым взглядом, словно ждала, что на нее вот-вот нападут.

— Я ничего не знаю, — заявила она Жанвье, прежде чем он успел открыть рот. — Вы не имеете права надоедать мне. Я работаю в этом доме только четыре дня.

Угадывалась ее привычка во время работы цедить сквозь зубы что-нибудь ехидное.

— Я ухожу отсюда, и никто не может меня задерживать. Ноги моей здесь больше не будет. Я все время подозревала, что они не женаты и что это когда-нибудь закончится драмой.

— Вы полагаете, что смерть месье Пальмари связана с тем, что он не был женат?

— Так всегда бывает, разве нет?

— По какой лестнице вы поднимались?

— По той, что для слуг, — кисло ответила она. — В молодости бывали времена, когда люди с радостью вели меня по главной лестнице.

— Когда вы пришли, вы видели мадемуазель Бош?

— Нет…

— Вы сразу прошли на кухню?

— Я всегда начинаю с кухни.

— Сколько часов в день вы проводите здесь?

— Два часа, с десяти до двенадцати, и все утро по понедельникам и субботам, но теперь, слава Богу, я в субботу не приду.

— Что вы слышали?

— Ничего.

— Где была ваша хозяйка?

— Не знаю.

— А вы не должны были ее спросить, что вам делать?

— Я достаточно опытна, чтобы знать, что мне делать.

— А что именно вы должны были сделать сегодня?

— Убрать покупки, которые она принесла, — они лежали на столе, почистить овощи, пропылесосить гостиную.

— А что вы убирали в другие дни?

— Спальню и ванную.

— А кабинет?

— Кабинет месье? Этим занималась сама мадемуазель.

— Вы не слышали выстрелов?

— Я ничего не слышала.

— Ваша хозяйка не говорила по телефону?

— Дверь была закрыта.

— В котором часу вы видели мадемуазель Бош сегодня утром?

— Точно не знаю. Через десять или пятнадцать минут после того, как пришла.

— Какой у нее был вид?

— Она до этого плакала.

— А потом?

— Она мне сказала: «Не оставляй меня одну. Я боюсь, что потеряю сознание. Кто-то убил папу».

— Дальше…

— Она направилась в спальню, я за ней. Она бросилась на кровать и стала рыдать.

— А вы не пошли взглянуть на месье Пальмари?

— Зачем?

— Что вы о нем думали?

— Ничего.

— А о вашей хозяйке?

— Тоже ничего.

— Вы здесь с понедельника? Приходил сюда кто-нибудь с тех пор?

— Нет. Это все? Мне можно идти?

— С условием, что вы оставите свой адрес.

— Я живу недалеко. В мансарде самого разваленного дома на улице Этуаль, номер двадцать семь «а». Застать меня можно только вечером, весь день я работаю в разных домах. И запомните, полицию я не люблю.

Жанвье протянул комиссару протокол допроса.

— Давно ушел Мере?

— Минут сорок назад. Он все осмотрел в этой комнате, перелистал книги, заглянул в конверты с пластинками. Он ничего не нашел. Никакого тайника в стенах, ни одного ящика с двойным дном. На всякий случай он прошелся по комнате с пылесосом и унес пыль, чтобы сдать на анализ.

— Иди обедать. Рекомендую тебе телячьи кружки «У овернца». А потом зайди за мной. Ты посоветовал полицейскому комиссару ничего не сообщать прессе?

— Да. До скорого свидания. Кстати, следователь не очень вам надоел?

— Напротив. Этот человек начинает мне нравиться.

Оставшись один, Мегрэ снял пиджак, медленно набил трубку и стал осматриваться вокруг.

Кресло на колесах, принадлежавшее Пальмари, которое Мегрэ впервые видел пустым, вдруг приобрело особое значение, в особенности потому, что на коже сиденья и на спинке сохранились отпечатки тела, а в мягкой обивке сбоку виднелась дырка от одной из пуль.

Он машинально перелистал несколько книг, посмотрел пластинки и повернул ручку радиоприемника, потом поднял шторы на окнах, одно из которых выходило на улицу Акаций, а другое — на улицу Триумфальной арки.

Вот уже три года, как Пальмари проводил все время в этой каморке, покидая ее, только чтобы лечь спать после того, как Алина разденет его, как ребенка.

Если верить тому, что он говорил десять дней назад и что подтверждали инспекторы, Пальмари никто не посещал и, кроме радио и телевизора, Алина была для него единственной связью с внешним миром.

В конце концов Мегрэ пересек гостиную и постучал в спальню. Не получив ответа, он открыл дверь и увидел, что Алина лежит на спине в своей огромной кровати, устремив глаза в потолок.

— Надеюсь, я вас не разбудил?

— Я не спала.

— Вы поели?

— Я не хочу есть.

— Служанка заявила, что больше сюда не вернется.

— Мне это безразлично. Если бы и вы могли не возвращаться…

— Что бы вы стали делать?

— Ничего. Если бы вас убили, неужели вашей жене было бы приятно, что ее квартиру заполонили какие-то люди, которые беспрестанно задают вопросы?

— К несчастью, это неизбежно.

— Я не знаю ничего больше варварского.

— Нет, знаете — убийство.

— И вы подозреваете, что это я его совершила? Несмотря на испытание, к которому ваш специалист приступил сегодня утром?