Онлайн книга «Ночевала тучка золотая»
Регина Петровна вздохнула. Ей, наверное, очень хотелось курить. — Нет, я думаю, что я… — Опять думаете! А вы не думайте! — посоветовал вдруг, усмехнувшись, военный. — Вы же воспитательница, да? И небось учили детишек не лгать? А как же вы теперь — да еще при них! — лжете? — Я не лгу, — как провинившаяся школьница произнесла, потупясь, Регина Петровна. — Вот и отлично! — произнес военный и сделал несколько шагов по комнате. — Так вы говорите, что способны спутать детей, и поэтому вы не уверены, что здесь, перед вами, братья? Я вас правильно понял? Регина Петровна не отвечала. — Так, да? — Военный повысил голос и вдруг прикоснулся рукой к затылку Регины Петровны. Она дернулась, но не отстранилась. — Нет, — произнесла и поглядела на Кольку. — Что, нет! Что, нет! — крикнул военный и стукнул ладонью по папке, которую держал в руке. Раздался громкий хлопок. Все вздрогнули. — Нет… То есть я могу… Я хочу сказать… Что они… Что они… братья… Военный уже не слушал ее, складывал в папку бумажки. Не простившись, он вышел из комнаты, было слышно, как отъехала машина. Остальные остались в комнате. И штатский остался. Все молча ждали, что он скажет, а он тоже молчал. Создалась мертвая пауза. Ольга Христофоровна решилась к нему обратиться: — А у вас… простите, никаких вопросов? Человек даже не шевельнулся. Он продолжал смотреть в окно, будто это не к нему обращались. Но вдруг повернулся, сказал через сомкнутые губы: — Дайте, пожалуйста, список. — Список детей? — спросила заведующая. Он протянул руку, не пытаясь ничего объяснять, и Ольга Христофоровна подала ему листок. Он быстро, мельком заглянул и поинтересовался: — А вот этот Муса? Он что, татарин? — Да, — сказала Ольга Христофоровна. — Он сейчас тяжело болен. — Откуда? — спросил штатский, пропустив мимо ушей про болезнь. — Не из Крыма случайно? — Кажется, из Казани, — ответила заведующая. — Кажется… А Гросс? Немка? — Не знаю, — сказала заведующая. — Какое это имеет значение? Я тоже немка! — Вот я и говорю. — Голос у штатского звучал очень ровно, в нем было что-то тихое, бесшумное почти, будто два крыла сзади шелестели. Все в нем понравилось бы Кольке, только губы, тонкие, чуть кривые, жили как бы сами по себе, и в них, в том, как они изгибались, было что-то чужое, холодное. — Понабрали тут, — повторил человек и бросил список прямо на стол, хотя Ольга Христофоровна, уловив его движение, уже протянула руку. — Мы их не набираем, — сказала Ольга Христофоровна. — Мы их принимаем. — Надо знать, кого принимаете! — чуть громче произнес человек, и опять же никакого зла или угрозы не было в его словах. Но почему-то взрослые вздрогнули. И только Ольга Христофоровна упрямилась, хотя видно было, что она больна и ей тяжело продолжать разговор. — Мы принимаем детей. Только детей, — отвечала она. Взяла список и будто погладила его рукой. На следующий день всех детприемовских, в том числе и слепых, повели в театр. Шли попарно, зрячие вели слепых. В театре открылся занавес и началось волшебство под названием «Двенадцать месяцев». Колька сидел рядом с Антоном, по другую сторону сидел Алхузур. Они пытались пересказывать Антоше все, что видели на сцене, но это было так трудно! Злая мачеха велит своей падчерице принести зимой красных ягод земляники, и девочка уходит в ледяной лес. Она замерзает от холода, но вдруг… Как бы Колька описал это, если вдруг прямо посреди поляны загорелся, вспыхнул огромный костер и вокруг него сидели двенадцать месяцев. Алхузур онемел от восторга, а Колька рот открыл, и слюнка потекла. Антоша же дергал их за руки и просил: «Ну что там? Что там?» Никогда ребята не были в театре и выходили будто пьяные. Дорогой Колька молчал, боялся со словами растерять что-то из увиденного. Вечером всем раздали — сама Ольга Христофоровна это делала — по конфетке, по два печенья и по два бублика — такой шикарный подарок, и всех зрячих выстроили по одну сторону елки, а слепых напротив. Слепые спели им песню про елку, а потом Ольга Христофоровна громко закричала: — Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство! Все ребята закричали «ура!» Даже больной Муса слышал из своей спальни этот крик, тоже подхватил его. А потом зрячие ребята выступали, каждый с чем мог, а Колька стал читать стихи… Про тучку золотую. …Но остался влажный след в морщине Старого утеса… Колька замолчал и посмотрел на слепых: они, вытянув шеи, напряженно слушали. Будто боялись пропустить даже его молчание… А оно затягивалось, потому что у Кольки перехватило дыхание и сжало горло. Он никак не мог выговорить слово «одиноко»… Хотелось заплакать. Он вдруг понял вот сейчас, стоя перед слепыми, что кончилась его кавказская жизнь, а завтра, как им сказали, их повезут куда-то, где будет у них совсем другая жизнь. Сбоку елки стоял Алхузур и тоже смотрел на Кольку. Уже стали подсказывать слова, но он не выдержал и убежал в коридор. А слепые зааплодировали ему вслед. Утром их подняли раньше обычного, часов в шесть. Даже Мусу заставили одеться, его отправляли тоже. Оставались лишь слепые. Но когда всех выстроили, чтобы вести на станцию, откуда-то появился Антон и закричал: — Кузьменыши! Вы здесь? Вы здесь? — Антон! — крикнул Колька и выскочил из строя. Антон нашел руку Кольки и протянул бумажку. На ней было выколото пупурышками на языке слепых. — Это тебе гаданье на будущее! — сказал Антон и улыбнулся, как улыбаются только слепые: куда-то в пространство. — Но я же не прочту, что тут написано! — Приходи на рынок, если попадешь в наш город! — сказал Антон. — Я там буду! Я тебе прочту! Ты хороший человек, Коля! — Дети, на место! — крикнула Ольга Христофоровна. Это относилось, конечно, к Кольке. — Всем идти за мной. На улице было холодно. Мела поземка. Вокзал был пустынен. Ребят разместили в поезде, в пустом неубранном вагоне. Никто никуда, кроме них, не ехал в этот первый день нового года. Колька показал Алхузуру на две самые верхние полки и сказал: «Это наши. Мы так с Сашкой ездили». В это время в вагон зашла Ольга Христофоровна и крикнула: — Коля! Тебя там спрашивают! — Кто? — недовольно буркнул Коля, не желая отходить от Алхузура. — Выйди! И узнаешь! — сказала Ольга Христофоровна. Тяжеловатой походкой она двинулась дальше по вагону, проверяя, все ли нормально устроились. |