Онлайн книга «Ночевала тучка золотая»
Ночь была холодной, горы давали о себе знать. Они спали, обнявшись, на соломенной подстилке, но все равно мерзли, а накрыться им было нечем. Под утро стало невмочь, оба дрожали и даже говорить не могли: языки позастывали. Тогда Алхузур стал бегать вокруг кошары и петь свои странные, булькающие песни. Колька тоже побежал, заорал изо всех сил свою песню. «От края до края по горным вершинам, где гордый орел совершает полет, о Сталине мудром, родном и любимом, прекрасные песни слагает народ…» Но песня о Сталине его не согрела. Он стал вспоминать песни о Буденном и Климе Ворошилове… Они все скаковые, под лошадиный ритм бегать удобней. А потом пришла на ум та, которую они орали в спальне: «Бродили мы с приятелем вдвоем… Бродили мы с приятелем по диким по горам, по диким по горам…» Он стал учить Алхузура этой песне. Вдвоем они кричали что есть мочи, прыгали, бегали, толкали друг друга плечами… А потом вышло солнце, пробилось сквозь густой туман, стало чуть теплее. Они легли прямо на траву и снова заснули, счастливые оттого, что не надо им больше дрожать от холода. Алхузуру снился родной дом, и мать ругала его, что он не выучил уроков. А Кольке приснился брат Сашка, который пришел к кошаре и спрашивал: «Зачэм спыш? Смытры, хоры кругом, а ти спыш? Да?» И все дергал за плечо. Колька проснулся и не мог понять, что же происходит. Над ним стоял Алхузур и еще какой-то мужчина, в рыжей бараньей шубе, в зимней шапке и с ружьем в руках. — Спыш, да? — кричал мужчина странным переливчатым голосом, который шел прямо из горла. — С рускым свиным спыш? Да? А сам чычен, да? Алхузур тянул его за руку, державшую ружье, это ружье он направлял на Кольку. Спросонья Колька ничего и не понял. Он глаза протер и хотел подняться, но мужчина пхнул ногой, и Колька полетел наземь, больно ударился плечом. — Лыжат! — закричал мужчина громко. — Стрылат буду! Он опять наставил на Кольку ружье, и Колька лег, глазами в землю. Так он лежал и слышал, как кричал мужчина и кричал Алхузур. Но Алхузур громко говорил по-своему, а мужчина отвечал ему по-русски, наверное, чтобы слышал Колька. Чтобы ясно ему было, что его сейчас убьют. Мужчина гремел: — Мой зымла! Он на мой зымла приходыт! Мой дом! Мой сад! А я стрылат за то… Я убыват… — Ма тоха цунна! — кричал Алхузур. — Не убей! Он мынэ от быэц спысат… Он мынэ брат называт… Мужчина посмотрел на Кольку: — Хан це хун ю? Разбырат? Нэт? Как зыват? Колька повернулся. Мужчина посмотрел на Кольку холодно, жестко, и цвет его глаз был такой же стальной, как дуло его ружья, направленного на Кольку. Колька хотел опять приподняться, но мужчина прикрикнул: — Лыжат! Отвечат! Хан це хун ю? Хо мила ву? — Ну, Колька, — сказал Колька, лежа и глядя на мужчину. Он опустил глаза от ружья и увидел, что на ногах у мужчины обмотки и галоши, крест-накрест повязанные лыком. А тулуп у него драный, видать, долго ходил по колючкам. На голове папаха, такая же драная, а тулуп перепоясан блестящим серебряным ремешком… Ну, точно таким, какой был у них с Сашкой. Странно, но именно папаха и ремешок поразили Кольку, который и думать о них не должен, его убивать собирались… — Колка? — переспросил мужчина. — А зачэм прышел? Хор — зачэм? Чычен слыдыш зачэм? — Я не слежу, — сказал Колька. — Я вот с ним… — Ми брат! Ми брат! — выкрикнул Алхузур. — Со кхеру хех, — сказал горец, повернувшись к Алхузуру. — Ма хеве со, — отвечал тот. Горец посмотрел на Кольку, на Алхузура и добавил по-русски: — Его убыт надта! Он будыт быэц прывадыт! — Ма хеве со, — крикнул Алхузур. И заплакал. Так и было: Колька лежал и смотрел на мужчину, на ружье, а рядом плакал Алхузур. Колька без страха подумал, что, наверное, его сейчас убьют. Как убили Сашку. Но, наверное, больно, только когда наставляют ружье, а потом, когда выстрелят, больно уже не будет. А они с Сашкой снова встретятся там, где люди превращаются в облака. Они узнают друг друга. Они будут плыть над серебряными вершинами Кавказских гор золотыми круглыми тучками, и Колька скажет: — Здравствуй, Сашка! Тебе тут хорошо? А Сашка ответит: — Ну, конечно. Мне тут хорошо. — А я с Алхузуром подружился, — скажет Колька. — Он тоже нам с тобой брат! — Я думаю, что все люди братья, — скажет Сашка, и они поплывут, поплывут далеко-далеко, туда, где горы сходят в море и люди никогда не слышали о войне, где брат убивает брата. Пришел Колька в себя не скоро, он не знал, сколько времени миновало с тех пор, как его убивали. А может, его уже убили? Рядом с Колькой сидел Алхузур и по-прежнему плакал. Но горца нигде не было, и стояла в сумерках тишина. Колька удивился, что Алхузур еще плачет, и спросил: — Он тебя обидел? Алхузур услышал голос и заплакал еще сильней. Он вытирал слезы рукой и полой ватника, из дырок которого торчала горелая вата. От ватника пахло пожаром. Алхузур выдергивал вату и пускал ее по ветру. И Колька опять спросил: — Чего ревешь? И зачем дергаешь вату? Тот вытер рукавом лицо и посмотрел на Кольку. — Я думыт, что ты умырат. — Вот еще придумал! — Ты глыза закрыват, и так вот: хыр-хыр… — Алхузур изобразил хрип. — А я становится плох… Одын брат нэ брат… Колька сказал: — Если он не стрелял, то я живой. Он ушел? Алхузур показал на горы. — Он там… Он свой зымла стырыжыт… Он ее сыжалт… Он ее лубыт… — А если бы он застрелил меня? — спросил Колька. И ему вдруг стало холодно. Тоскливо-тоскливо стало. Даже присутствие Алхузура не помешало этому чувству. Он понял, что его и правда хотели убить. И сейчас он валялся бы тут с выпавшими кишками, и вороны расклевали бы ему глаза, как Сашке. Алхузур посмотрел на Кольку. — Я плакыт, — сказал он и правда заплакал. И тогда Кольке стало легче, совсем легко. И он стал утешать названого брата и стал объяснять, что им надо породниться по-настоящему. То есть разрезать руку и смешать кровь. Они нашли стекляшку, и сперва Колька, а потом Алхузур надрезали на левой руке кожу и потерлись ранками. — Вот, — сказал Колька. — Теперь мы совсем родные. А отсюда нам надо уходить. Чечены меня все равно застрелят. Алхузур молчал. — Давай спустимся обратно, — предложил Колька. — Там внизу теплей. — Там быэц стрылат, — с боязнью произнес Алхузур. — А здесь чечен стреляет… — воскликнул Колька. |