
Онлайн книга «Ночевала тучка золотая»
![]() — Вот они повоевали… — хвалил их Виктор Иванович. — Мы в одних войсках были, хоть и не встречались… Да тут наших много! Он повел рукой, и я невольно оглянулся. И правда, не считая студентов, которых нетрудно было выделить по возрасту и одежде, другие все или почти все были как бы вровень с нашим Виктором Ивановичем… Не такие моложавые, но уж точно, спокойные, благостные, что ли. И хоть без погон, но чувствовалась в них старая выучка… Школа. Какая школа! Виктор Иванович кричал своим дружкам, похрустывая солененькой бараночкой, крошки от нее летели на пол: — Я этих гадов как сейчас помню… У меня грамота лично от товарища Сталина! Да! Его мирные улыбчивые дружки кивали и протягивали с мутным питием кружки, соединив их в едином толчке. А ведь, не скрою, приходила, не могла не прийти такая мысль, что живы, где-то существуют все те люди, которые от Его имени волю его творили. Живы, но как живы? Не мучают ли их кошмары, не приходят ли в полночь тени убиенных, чтобы о себе напомнить? Нет, не приходят. Поиграв с внучатами, они собираются, узнавая друг друга по незримым, но им очевидным приметам. Печать, наложенная их профессией, видать, устойчива. И, сплачиваясь, в банях ли, в пивных ли, они соединяют с глухим звоном немытые кружки и пьют за свое здоровье и свое будущее. Они верят, что не все у них позади… На рассвете, лишь рассеялся густой туман, прикрывавший долину, и с поля потянуло ветерком и запахом горелой травы, мы вдвоем пробирались тихим двором, где рядом с желтым бугорком директорской могилы торчала повозка с камнями. Видать, ее вчера так и не смогли вытащить. Мы скользнули в наш лаз и выбрались к кладбищу. Впрочем, кладбища уже не было. Валялись тут и там побитые и выкорчеванные камни, готовые к отправке, да рыжела вывернутая земля. Но когда мы полем направились к реке, мы снова наткнулись на могильные камни, положенные в ряд. Это и была дорога, необычная дорога, проложенная почему-то не в станицу, а в сторону безлюдных гор. Мой спутник на первом же камне будто запнулся. Постоял, глядя себе под ноги, потом наклонился, присел на корточки, на колени. Неловко выворачивая набок голову, что-то вслух прочел. — Что? — спросил я нетерпеливо. — Что ты там читаешь? Не отрываясь от своего странного занятия, он сказал: — Тут лежат Зуйбер… — Зуйбер? Кто это? Он пожал плечами. — Дада… Отэц… И переполз к следующему камню… — Тут лежат Умран… — А это кто? Как и в первый раз, он повторил, не глядя на меня: — Дада… Отэц… И далее, от камня к камню: — Хасан… Дени… Тоита… Вахит… Рамзан… Социта… Ваха… Я оглянулся кругом. Рассвело уже настолько, что нас было видно издалека. Надо было спешно и скрытно уходить. Я поторопил своего спутника. — Пойдем, пойдем… Пора! Он не слышал меня. Переползая от камня к камню, он прочитывал имена, словно повторял на память историю своего рода. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы дорога не уткнулась в высокий обрывистый берег реки… В пропасть. Наверное, дальше будет мост, его уже начинали строить. Миновав опасный обрыв, мы спустились к реке, перешли по камням на другую сторону и стали удаляться в сторону гор. Мой спутник все оглядывался, пытаясь запомнить это место. Ни он, ни я, конечно, не могли тогда знать, что наступит, придет время — и дети, и внуки тех, чьи имена стояли на вечных камнях, вернутся во имя справедливости на свою землю. Они найдут эту дорогу, и каждый из вернувшихся, придя сюда, возьмет камень своих предков, чтобы поставить его на свое место. Они унесут ее всю, и дороги, ведущей в пропасть, не станет. — Может, рвануть к станции? — спросил последний раз Колька. — На подсобном хозяйстве знаешь как здорово?! Будем чуреки печь… Дылду сварим… А? Алхузур покачал головой и указал на горы. — Тут стрылат, там не стрылат, — бормотал упрямо и смотрел себе под ноги. — Ладно, — согласился Колька. — Раз брат, то вместе идти надо. Мы с братом порознь не ходили. Ты понял? — Панымат, — кивал Алхузур. — Одын брат — дыва хлаз, а дыва брат — четыры хлаз! — Во дает! — воскликнул Колька и тут же оглянулся, заткнул себе рот. Негромко продолжал: — Ты прям как Сашка… Он то же самое говорил! — Я Саск… — подтвердил Алхузур. — Я будыт хырош Саск… А там… — Он указал на горы. — Я будыт хырош Алхузур… А хлеб будыт бепих, а кукуруза — качкаш… А вода будыт хи… Колька нахмурился. В памяти, навечно врезанная, возникла рыжая теплушка на станции Кубань, из окошек зарешетчатых тянулись руки, губы, молящие глаза… И до сих пор бьющий по ушам крик: «Хи! Хи! Хи! Хи'» Так вот что они просили! Ребята пробирались вдоль узких оврагов, переходящих в складки гор. Попалось огромное дерево грецкого ореха, и Алхузур ловко сшибал орехи палкой, а Колька собирал за пазуху. Потом они ели дикий сладкий шиповник, нашли несколько грибов, но те оказались горькими. Тяжелый дым сопровождал беглецов всю дорогу, и Колька, еще слабый после болезни, часто садился отдыхать. Алхузур же карабкался по камням, лишь голые ноги из-под ватника мелькали. Пока Колька отдыхал, он успевал пробежать по кустам и приносил дикие кислые яблочки и груши. — Былшой полза, — обычно говорил он, протягивая фрукты и улыбаясь. — А в Хор дым нэт… Там хырош будыт… Один раз наткнулись на солдат, но те ребят не заметили Они возились с машиной, которая невесть каким образом сползла на обочину и там застряла. Солдаты матерились, кляли горы, кляли чеченцев и свою машину в придачу. Колька следил за ними из-за кустов, с горки, которая была над ними. Он прошептал Алхузуру: — Хочешь, я к ним спущусь? Попрошу поесть? А? Алхузур задрожал весь, как тогда в колонии. — Нэт! Нэт! — закричал он, двое из солдат оглянулись. Едва успели мальчики пригнуться, как раздалась автоматная очередь. Но солдаты пальнули и снова занялись машиной, стреляли они, видно, на всякий случай. Эхо разносило выстрелы по горам. Так что могло показаться, палят со всех сторон. Ребята отползли от края и пошли в противоположную сторону. К ночи пришли они к ветхому сарайчику, кошаре, в котором обычно живут пастухи. Так пояснил Алхузур. Около кошары был небольшой садик и огород, сейчас они оказались в полном забросе. И все-таки ребята отрыли несколько морковин, почистили их о траву и съели. И орехи доели. |