Онлайн книга «Тессеракт»
|
Минуты две-три они стояли, слегка покачиваясь в зарослях тростника, пока Пандинг пытался освободиться. Но в конце концов их мышцы ослабли и самое опасное осталось позади. Толстяк ослабил хватку, а мачете выпало из рук Пандинга. — Хозяин… — сказал Толстяк на одном дыхании. Пандинг удивленно взглянул. — …приказал тебе остановиться. Толстяк вернулся, абсолютно уверенный, что его не в чем упрекнуть. Он только что смотрел в лицо смерти, и теперь ему есть о чем рассказать. Но дон Пепе считал иначе. — Мне не нравится, как ты управляешься с работниками, — заявил он. Толстяк улыбнулся. — Сэр, я делаю все, что в моих силах. — В таком случае тебе следовало бы поучиться этому у других надсмотрщиков. — Им самим не мешало бы поучиться у меня. Дон Пепе прищурился, услышав этот самодовольный ответ. — Да? — Мои работники рубят и скирдуют тростник быстрее, чем у них, и реже умирают. — Правда? — Да, сэр. Чем меньше их умирает, тем больше они делают работы. — Неужели? — Так оно и есть, сэр. Я считаю, что другие надсмотрщики могли бы и… — То есть, — взорвался дон Пепе, — если я тебя правильно понял, тебе не нравится, как я веду дела у себя на плантации. Холодный тон дона Пепе немедленно привел Толстяка в чувство. — Ни в коем случае, сэр! — запротестовал Толстяк. — Мне бы это и в голову не пришло! Я только… только… — Он замялся, подыскивая слова. — Только что? — Я просто хотел… — Что? — Я… — Ну? — Я… — Ну?! Но Толстяк не мог вымолвить ни слова. Он был в полном смятении и не понимал, как всего за несколько минут оказался в таком опасном положении. И тогда, не в состоянии ничего сказать, он сделал этот жест. Жест, который мог означать дружеское расположение, приглашение к откровенному разговору либо стремление усилить свою позицию в споре, будь он сделан в другое время и по отношению к другому человеку. Сейчас же он означал просьбу о помощи. Его потная, покрытая соком сахарного тростника ладонь легла на ногу метиса. Толстяк тут же отдернул руку, признавая, что перешел границы дозволенного, но было уже поздно — на кремовом шелке остался отпечаток, свидетельство содеянного. Седые брови дона Пепе взметнулись так высоко и так резко, что, казалось, сейчас сорвутся с головы и улетят, как пара морских чаек. — О-о-о-о! — вскрикнул в недоумении дон Пепе. Лицо Толстяка вспыхнуло и потемнело от ужаса. — Э-э-э-э… Позови этого человека. Он неплохо управляется с мачете. — Сэр, я куплю вам новые брюки. Несколько пар из чистого шелка и разных цветов… — Не смеши меня. У тебя просто денег не хватит. — У меня есть сбережения, и я мог бы… — Ты, кажется, не понимаешь. Дело не в брюках, дело в принципе. А принципами я поступаться не могу, и ты это понимаешь. — Я понимаю, но… — Хорошо. А теперь… — Дон Пепе вытянул свой хлыст в направлении Пандинга. — Эй, ты, иди сюда. Я не собираюсь торчать тут весь день. Толстяк невидящими глазами уставился на свои пальцы. — Сэр, умоляю, подождите. Если мне сейчас отрубить руки, я умру от потери крови. Позвольте хотя бы сделать это сегодня вечером. Мы бы разогрели утюг и прижгли рану, чтобы она не кровоточила. — Ты что, врач? — Сэр, умоляю вас! — произнес Толстяк срывающимся голосом. — Я не выживу, если их отрубить прямо сейчас. Дон Пепе задумался, теребя складки кожи под подбородком. — Ну хорошо. Я не смогу при этом присутствовать, потому что сегодня вечером я занят. Приезжают важные люди из-за границы. Но завтра я все проверю. Да, если ты попытаешься сбежать, я скормлю твою семью твоим же псам. — Да, сэр. Метис одобрительно кивнул, развернул лошадь, пришпорил ее и скрылся в клубах пыли. На следующий день, как и было обещано, дон Пепе появился у Толстяка, чтобы проверить, как выполнили его указание. Толстяк лежал в своей хижине, едва живой после ампутации, за ним ухаживали его жена и Пандинг. Хозяин мельком взглянул на пышущее жаром, окровавленное тело Толстяка и покачал головой: — Я сказал — обе руки, а не одну. Толстяк не вынес еще одной ампутации. Пандинг во всем винил себя. Три дня спустя он в бешенстве бросился на людей, а не на тростник, но был пойман. Однако ему сохранили жизнь. Где-то в отдаленном уголке детских воспоминаний Жожо остался образ старика, к которому его иногда посылали — принести яиц или воды. Жил Пандинг в стороне от других людей, на самой окраине деревни. Он обычно стоял на пороге своей хижины и редко выходил на свет. В этом согбенном старике было что-то пугающее, если смотреть издалека. Но вблизи старик казался спокойным и совсем не страшным. Он гладил Жожо по голове, и рука была такая слабая, что, казалось, это дует легкий ветерок, а его похожая на пергамент кожа пахла шелухой от кокоса. Пандинг умер, когда Жожо было лет пять-шесть. — Но… почему же дон Пепе не приказал убить Пандинга? — Да Бог его знает, сынок! Ну и вопросы ты задаешь. Так уж вышло! Дон Пепе был таким же старым, как все церкви, которые Жожо довелось видеть, и его окружала тайна. 4 Светящиеся зеленоватым светом электронные часы на приборной доске показывали, что время еще есть. Срезав путь по боковым улочкам и лавируя между глубокими рытвинами, они должны были оказаться на месте даже раньше условленного времени. Жожо не знал, хорошо это или плохо с точки зрения пунктуальности. Как ему следует поступить теперь, когда встреча перенесена на более позднее время? Какой цифры придерживаться? Наверное, той, что была оговорена с самого начала, — подумал Жожо, поэтому не стал петлять, а выбрал кратчайший путь. На Сайанг-авеню перед поворотом на Шугат-драйв «мерседес» переехал кошку. Ослепленное светом фар животное на секунду замешкалось и попало прямо под левое переднее колесо. Машину встряхнуло, и все пассажиры втянули головы в плечи, за исключением Тероя, который никогда этого не делал. — Мы сбили собаку? — Нет, кошку. — Крошку? — Эй, эй! Мы сбили крошку? — Сэр, думаю, это была кошка. — А не крошка? — Кошка, сэр. — Жожо свернул на обочину. — Надо посмотреть, что с машиной. — Хм, — дон Пепе никак не мог решить, проявлять ли ему неудовольствие по этому поводу. — Ну ладно, сходи проверь. |