Онлайн книга «Большая книга ужасов. Millennium»
|
– Боже мой, как он прекрасен! Просто божественен! О! Королев! – Задолбала ты уже со своим Королевым. – Ирка! Ты не понимаешь! Он прекрасен. – И божественен. Куда уж мне – понять такое! – Королев! Какой он!.. А как говорит! А какие стихи пишет! «Эта ночь…» – Сегодня без стихов! Они тоже божественны, как и твой Королев, пропади он пропадом! – Не надо, чтобы он пропадал. Ирка! Он идеален! Это даже не человек! – Очень бы мне хотелось, чтобы он перестал быть человеком, потому что я слышать больше о нем не могу. Я придумала, Анька! Давай наречем его крысой. Красивой такой, с длинным хвостом. Упитанной крысой. Он не обидится. – Зайцева! Ты сволочь! Потому что Королев прекрасен. – Да прекрасен он, прекрасен, только замолчи. Я же пошла с тобой. Вот видишь, иду. Между прочим, нас Алена ругать будет. – Если заметит. – У нее чутье! Третий год вожатой. Наверняка заглянула к нам в палату и увидела, что нас нет. – Ирка! Как она может что-то увидеть, мы же сделали «кукол», мы вылезли тихо-тихо. Перед нами уже сбежали двое. Вокруг сказочная ночь. И мы идем к самому прекрасному в мире человеку. Королеву! Он сказочен. – Сказочен, сказочен… – И прекрасен. – Я тебя сейчас стукну. Как будто помимо Королева других парней нет. Там Кабанов лежит, Сашка, тоже ничего себе. Как он здорово спор выиграл. Сказал, что заработает тепловой удар, – и пожалуйста, он в изоляторе. Жалко, что его не отдельно положили, можно было бы к нему в палату залезть, посидеть. – Ирка! А давай заберемся на второй этаж к Королеву! Чего мы будем просто так стоять у него под окном? – Это ты собиралась у него под окном стоять, а я собиралась тебя там бросить. – Как можно меня бросить, когда я такая счастливая… – Дура. Он же тебя все время чморит, ненормальной называет. Перед тем как загреметь в изолятор, что он говорил? – Ах, что бы он ни говорил – это все равно прекрасно! – Ага, прекрасно… «Красное белье – это пошло», «Черные чулки – это вульгарно». «Ты ужасно одеваешься». «Что у тебя на голове?» – Что у меня на голове? – Стог сена у тебя на голове, а под ним – пустота. – Так не бывает! – Хорошо, что у тебя папа – не хирург, ты бы наслушалась разных историй. Бывает все. Одному мужику полчерепа снесли. И он живет себе дальше как ни в чем не бывало. У другого череп вскрыли, а там пустота, только водичка булькает. А он при этом ходил, разговаривал, работал. Так что у тебя еще все может быть. – Пусть! Пусть там будет пустота! Но эта пустота живет, и ей хочется кричать, что Королев прекрасен. – Тьфу на тебя! Интересно, что ты скажешь, когда смена закончится и твой ненаглядный укатит в свой Залесск, а ты к себе в деревню? – Не знаю. Я, наверное, тогда умру. – Решение – блеск! Чего тянуть – прямо тут и давай! – Смотри, у них свет горит. – Дверь закрыта. Если хочешь туда попасть, лезь в окно. – Королев! – Свет не в той палате. Не у мальчишек. В соседней. – Кто-то еще заболел… Королев! – Какая-то девчонка. Рукой машет. Свет там какой-то дурацкий. Все синим делает. – Ах! Королев! Я готова ради него на все! Лешенька! – Хреново она выглядит, эта девчонка. Как будто синьку на себя вылила. – Лешка! – Ай! Мотя! Ты видела?! – Королев? Где?! – В том окне! Девчонка! У нее было синее лицо. – Показалось. Такая ночь… Все немножко нереально. – Помогите!.. – Ты что? – Смотри! – Королев? Ты что?! Не трогай его! Не смей! Лешка! – Помогите!.. – Ирка! Разбивай стекло! Быстрее! Лешка! – Сарафан скидывай! Ай! Не получается. – Сильнее! Королев! Помогите! – Помогите!.. Сказать, что утро в детском оздоровительном лагере «Радуга» было добрым, значит многое упустить. Оно было… веселым. Что может быть веселее поспать на часик подольше, потому что побудки в восемь утра не прозвучало? Не зашипели привычно репродукторы на четырех столбах, расставленных по всему лагерю, не выплюнули из себя звонкий напев горна, приблизительно ложившийся на мотив песенки: «Вставай! Вставай! Штанишки надевай!» Не грохнуло следом за этим до противности бодрое: «Лагерь «Радуга», с добрым утром!» Не заиграла до зубовного скрежета надоевшая песенка «В небе радуги свет – о-о-о-о! Это лета привет – о-о-о-о! И под этой дугой – о-о-о-о! Мы танцуем с тобой – о-о-о-о! Только с тобой!» Да что вспоминать все то, чего так и не произошло. Лагерь продолжал спать, птички продолжали мирно чирикать, даже осмелевший дрозд вывел свое заветное: «Филлллиппп, Филллиппп! Пррриди, пррриди! Чай пить, чай пить. С сахаром, с сахаром!» Лишь у корпусов малышни наметилось некоторое оживление. Карапузы, как известно, вовремя ложатся и вовремя встают. Им никакой будильник не нужен. В это самое время по начинавшей нагреваться дорожке семенил невысокий пухлый человек со сверкающей лысиной, обрамленной пушком кое-где сохранившихся волос. Начальник лагеря Семен Семенович Курицын торопился на внеплановое собрание вожатых. Проходило оно в светлом двухэтажном корпусе, чьи свежеокрашенные бока контрастировали с древними корпусами, где жили дети и обслуживающий персонал. Корпус назывался «Административным». На первом этаже обитали бухгалтерия и комната директора, на втором – кабинеты врачей и… изолятор. Семен Семенович подошел к ступенькам крыльца. Под ногами захрустели осколки. Не хватало стекол в окне около двери и прямо над ним, в изоляторе. От верхнего разбитого окна вниз тянулись темные полосы. Словно кто зажигалкой провел, оставив закопченный след. Топот на дорожке предупредил о том, что к корпусу кто-то очень спешит. – Идут! – вырулил из-за куста сирени вихрастый десятилетний мальчишка в шортах и почему-то в парадной белой рубашке. – Идут! – прыгнул вперед пацан лет двенадцати, закутанный в простыню. – Идут! – Долговязый парень из старших отрядов вышагивал степенно, предыдущие гонцы его обогнали, но это его нисколько не тревожило. Начальник лагеря хрустнул стеклом под ботинком, напряг челюсти и воинственно сощурил глаза. – Идут, значит? Что ж, хорошо. И решительно поднялся по ступеням. Гонцы не стали ждать разрешения уйти. Каждый своим манером ускакал, убежал и ушел, стоило начальнику повернуться к ним спиной. |