Книга Музыка ножей, страница 56 – Дэвид Карной

— Мы довольно долго обсуждали этот ваш рейтинг популярности, — ответил сестре Джим. — Кто там на каком месте и почему. Говорят, ты на девяносто седьмом месте, а Кристен на девяносто втором.

— Ага, прикинь! Вот подлость-то! Я даже в первые пятьдесят не вошла.

После третьего раунда они решили, что вечер удался, и Джим проводил Кристен до ее машины. Вернее, это была машина ее мамы. Кристен рассказала, что со времен аварии, в которой бесславно погибла ее «джетта», тачка ей больше не светит. Папан обещал посмотреть на ее поведение. Их глаза встретились, и Джим понял, что она вспоминает тот вечер. Но ни один из них не сказал на эту тему ни слова.

— Ты ее поцеловал? — спросила его Керри.

— Нет.

Он попробовал.

— Спокойной ночи! — Джим потянулся вперед, но не прямо к ее губам. В последнюю секунду то ли он сменил направление, то ли она уклонилась, но он поцеловал ее только в краешек губ.

— Точно? — переспросила Керри.

— Да. А что она сказала?

— Сказала, ты поцеловал ее на прощанье.

— В губы?

— Ага.

Джим засмеялся. Свою сестру он знал отлично. Она блефовала, пытаясь выдавить из него информацию.

— Да ладно тебе! Она хорошая девочка. Кристен не станет рассказывать никому, что я ее поцеловал.

Керри печально вздохнула:

— Ну расскажи!

— Да нечего рассказывать! Мы сходили в кино. Поиграли в шаффлборд. Чего ты еще хочешь?

— Але! Мне нужны грязные подробности.

— Хватит, Керри! У меня нет настроения. Это детский сад!

— С ума сойти, какие мы нежные.

* * *

Джим не мог точно вспомнить, сколько времени прошло с того вечера до момента, когда он впервые услышал про дневник, но, наверное, около месяца. В ту субботу, за несколько часов до того, как Кристен покончила жизнь самоубийством, ему позвонила Керри:

— Ты уже слышал?

— Что именно? — сонно пробормотал он.

— Мама Кристен нашла ее дневник.

— И чего?

— Просыпайся давай! Там были всякие подробности про секс.

Джима так и подбросило. Вот теперь он и правда проснулся.

— Про секс? Какие подробности?

Керри молчала. Джим начал терять терпение. Он знал, что она специально тянет — ради достижения необходимого эффекта. Наконец он не выдержал:

— Керри! Хватит дурака валять! Какие подробности?

— Про ту ночь, когда она назюзюкалась в общаге…

Джим совсем напрягся.

— Ну, — едва дыша переспросил он, — и чего про ту ночь?

— Она занималась сексом.

— Она прямо так и написала?

— Ага. Помнишь того врача, к которому мы ее возили? Ну вот, он ее трахнул.

Желудок Джима скрутило узлом.

— Что?

— Ну да. Она с ним потеряла невинность. Кристен мне сразу все рассказала. Только я поклялась молчать. А теперь все узнают. Родители у нее совсем с катушек слетели — хотят его засудить.

У Джима все кружилось перед глазами. На секунду ему показалось, что он сейчас потеряет сознание.

— И кто про это знает?

— А черт их разберет. Родители. Полиция. По-моему, их уже вызвали.

— Что? — Джим перевернулся на бок и посмотрел на часы. — И когда они будут?

— Не знаю. А что?

— Да нет, ничего.

— Джим, ты чего-то совсем не в форме. Папа же велел тебе завязывать квасить.

— Я вчера не пил.

— Джим!

— Не пил. Честное слово!

Хотя вот сейчас выпить точно бы не помешало.

— Ты дома? — спросил он сестру.

— Да, а что?

— А полиция с тобой тоже будет разговаривать?

— Не знаю. Наверное.

— Никуда не уходи. Я сейчас приеду.

— Если они придут, я им правду скажу. Слышишь, Джим? Я не буду ради нее врать. Я ей так и сказала.

— Мне бы хотелось сначала понять, что именно ты считаешь правдой.

* * *

Джим и Кристен никогда не обсуждали случившегося в доме доктора. В подробностях уж точно нет. Но по некоторым ее замечаниям Джим понял, что Кристен влюблена в Когана. Она рассказала про музыку, которую Коган ставил в операционной, когда работал. И про то, что она записала для него диск. Джим даже заревновал. Ему не хотелось говорить про этого врача, но Кристен постоянно про него вспоминала. Как-то раз они встретились, и она была чем-то очень расстроена. Джим спросил, в чем дело, и она сказала, что случайно столкнулась с Коганом в магазине и он с ней очень холодно разговаривал.

— Ты что, преследуешь его? — пошутил Джим, который совершенно не понимал, почему Кристен переживает по такому дурацкому поводу.

Она сердито посмотрела на Джима. Всякий раз, как он высказывался неодобрительно в адрес этого хирурга, Кристен мрачнела и яростно сверкала глазами.

И все-таки Джим просто должен был задать ей кое-какие вопросы. Он ничего не мог с собой поделать. Только подумает, а вопрос уже сам изо рта выскакивает. Влюблена она в него? Влюблена, конечно, он это точно знал. И на тебе, вроде он про себя говорил, а сам уже произносит:

— Он тебе нравится, да?

— Доктор Коган? Как человек — да, нравится. Он обаятельный. И всегда главный. Без всяких усилий. Рядом с ним спокойно.

— Я понял. Но ты ведь хочешь…

— Чего я хочу?

— Ладно, забей.

Как-то раз Кристен рассказала ему, что ведет дневник. И Джим сразу подумал: интересно, что она про меня там понаписала? И тут вдруг — бах! — спрашивает вслух:

— А ты про меня там что-нибудь написала?

— Ясен пень.

— Хорошее?

— В смысле?

— Ну, ты про меня хорошее написала?

Кристен улыбнулась:

— Я о многих пишу не очень хорошее. И постоянно жалуюсь.

— Ты поэтому дневник завела? Чтобы было куда пар выпускать?

— А фиг его знает, зачем я его завела.

Они сидели в «Старбаксе» и пили китайский чай. Кристен смотрела в стол и играла с бумажным пакетиком из-под сахара. Складывала из него малюсенький квадратик. А потом подняла голову и произнесла фразу, которую он уже никогда не забудет:

— Есть вещи, которыми хочется поделиться, рассказать и забыть. И есть вещи, которыми поделиться нельзя, но очень хочется помнить. Дневник помогает мне поделиться всем, чем хочется, и при этом никому не рассказывать.