Онлайн книга «Как закалялась жесть»
|
Борис помалкивал. Умный аспирант отлично понимал, когда можно говорить, а когда лучше поджать хвост. — Ты начал рассказывать про какое-то «фармакологическое связывание», — сказала ему Елена. — Продолжай, я внимательно слушаю. Что там с чем надо смешать? 17. Виктор Антонович Неживой надел рубашку, галстук, заправился и застегнул брюки. Пиджак оставил лежать на ковре. Использованный презерватив завязал узлом и сунул в напольную китайскую вазу, белую с золотыми драконами. 19-й век, между прочим. Сумасшедших денег стоит. Эвглена Теодоровна не спешила одеваться — разметалась по кровати, совершенно счастливая. — Шестнадцать лет, — сказала она. — Долго я ждала эту встречу. — Хорошее вино с годами не киснет, — сказал Неживой. — Спасибо, мне очень приятно это слышать. — Я, собственно, про себя. А ты что подумала? — Нахал! — У-у, ты моя маленькая, — он присел на кровать, положил широченную ладонь женщине на бедро и повел рукой вверх по телу. — Не надо, — попросила она, повернулась на бок и поджала колени к груди. — А то я вас опять раздевать начну. Вы кто теперь? — В каком смысле? — Ну, звание, должность. Где служите. Расскажете о себе? — Я полковник. Служу не «где», а «кому». — По-прежнему «верноподданный князь»? — Так точно. Только король другой. — Который по счету? — Третий. — Все выше и выше, да? Из Питера — в Москву… — А из Москвы — в Кремль. — Я почему-то так и подумала. — А еще я теперь семейный. Жена, дочке четыре года. — Опять девочка? Да вам можно заказы на девочек брать! — Пардон, о каких девочках речь? — Елена — ваша дочь… Неживой встал, прошелся по спальне. Остановился перед дверью, занавешенной портьерой. В будуаре было два выхода: один вел на служебную лестницу и дальше вниз, второй — в медицинский блок. Неживой остановился перед вторым. — Не дурак, — сказал он, заглянув за портьеру. — Догадался. — Можно вопрос? Вы любите свою семью? Он ответил не сразу. Подергал дверь. Было заперто. Прислушался… — Ты же знаешь, я люблю только себя. Эвглена Теодоровна привстала. — Подождите, но ребеночка-то любите? — Честно? Нет. — Как — нет?! — Положение обязывает иметь семью. И семья, п-твоить в жопу, у меня есть. — Даже ребеночка… — она растерялась. — Значит, моей Ленке не на что надеяться? Неживой вернулся к кровати. Присаживаться не стал. — Надежда умирает последней. Но, в конце концов, тоже умирает. По-моему, ты даешь дочери все, что ей нужно, и еще сверху присыпаешь. Эвглена Теодоровна молча оделась. Неживой с интересом наблюдал. — Вы, наверное, пришли по делу, — сказала она. — У-у, ты моя умненькая, — сказал он. — Именно по делу, и не по одному. — Да, Виктор Антонович? Она ослепительно улыбнулась; грациозно встала, оправив платье. Секунда — и влюбленная, потерявшая голову кошка обернулась светской львицей. Неживой усмехнулся. — Первое, — сказал он. — Мне нужен список твоих клиентов. — Ого! Вам лично или… — Полный список. Чтоб всех назвала, прошлых и нынешних. — Это несерьезно. Как я могу? — Это более чем серьезно, ласточка моя. Сегодня ты реализовала заказ — десять пальчиков. Как ты думаешь, для кого он предназначался? — Откуда вы… — Не отвлекайся, отвечай на вопрос. — Ну, для Первого зама председателя Кабинета. — Я спрашиваю, для кого он предназначался на самом деле? Вспомни, пошевели мозгами — кому могло понадобиться столько мелких, подчеркиваю, мелких… как ты называешь эту пакость? — Иг… игрушками. — Во-во. Мелких игрушек. Если вспомнишь — поймешь, кто мой король и чей я князь. Я не прошу список клиентов сейчас, зайду на днях. И не рекомендую консультироваться с теми, кто тебя прикрывает. Кстати, кто тебя прикрывает? Эвглена Теодоровна поднесла руку гостя к своей щеке. Прильнула к этой огромной властной руке. Ее чувственные губы задрожали, ее зрачки расширились. От нее едва уловимо запахло полевыми цветами. — Виктор Антонович, вы ведь не сделаете мне ничего дурного, — произнесла она. — Во имя нашего прошлого, во имя нашей дочери. Я и так — полностью ваша. Сила, которую она вложила в эту реплику, сломала бы любого нормального мужика… — Ты знаешь, что на меня твои фокусы не действуют, — спокойно ответил Неживой. — А плохого я тебе, конечно, не сделаю. Пока. — Вы задаете абсолютно невозможные, страшные вопросы, — сказала Эвглена Теодоровна в отчаянии. — Не хочешь разговаривать — я подожду. Давай перейдем к делу номер два. Где ты прячешь свою больничку? — Здесь, на втором этаже. — Отлично. Очень хочется посмотреть. Не откажешь старому другу в короткой экскурсии? Эвглена Теодоровна тяжко вздохнула. — Если вы настаиваете… * * * …Елена отпрянула от двери, возле которой она подслушивала, добежала на цыпочках до операционной, повернула к главной лестнице и выскользнула из медицинского блока. Закрыла стальную дверь с надписью «Второй» (красные буквы на белом фоне) и только тогда надела тапочки… * * * …Виктор Антонович Неживой остро взглянул на портьеру, скрывавшую дверь в «больничку», и широко улыбнулся. 18. Необычные звуки ворвались в мир нашей тоски… Я привстаю на локте. Сажусь. Тетя Тома тревожно выглядывает из своей каморки, затем выходит и смотрит вдоль коридора. Что ей там видно, не знаю. Слышен рев, то ли человеческий, то ли звериный. И тут же — отчаянный стон Эвглены: «Разбил!» Все это далеко, но отчетливо. Похоже, из будуара. Наверное, дверь в будуар открыта, иначе хрен бы я что услышал. И вдруг рев обрывается. Торопливое шлепанье — где-то там, в конце коридора (ага, Купчиха забегала), — и снова ее стоны: «Разбил, скотина!.. Урод!.. Вот ведь урод!..» Потом яростно громыхает каталка; звук приближается… Везут кого-то нового. Низкорослый крепыш с бычьей шеей — в одних носках. Носки черные, длинные, почти до колен. На редкость волосатый дядечка. Пристегнут к каталке четырьмя ремнями. Лежит неподвижно, глаза закрыты. |