Онлайн книга «Бриллианты для диктатуры пролетариата»
— Ну, это неинтересно. Он подошел к столу, налил себе водки, выпил залпом, близко заглянул ей в лицо. Глаза у нее были громадные и совсем неподвижные, словно у слепой. — Что, раздеваться? — спросила Анна Викторовна. Он наклонился к ней, взял за уши и, закрыв глаза, начал искать ее губы. — Погодите, дайте же раздеться. — Не надо, — сказал Воронцов и медленно отошел к окну. Он стоял, повернувшись к стеклу, и видел, как ладони молящейся затрепетали, а потом взлетело что-то большое и белое, и он понял, что женщина постелила простыню. А потом он услыхал шуршание ее юбок и тихий скрип софы. — Только разденьтесь, — сказала она, — я ненавижу, когда в кровати лязгают ремнем. — Спите, милый, — шепнула Анна Викторовна, — вам надо поспать, я вижу, как вы устали… Вера, только-только на эти минуты покинувшая его, вдруг снова поплыла в глазах, и стало ему до того вдруг гадостно и плохо, что он подумал: «Надо все это кончать. Винить некого. Себя разве? А толку что?» Анна Викторовна почувствовала, что он хочет подняться, еще до того, как он откинул плед. Она тесно прижалась к нему, обняла хлысткими руками за плечи. — Побудь рядом, — шепнула она, — еще немного побудь рядом… Что тебе? Папиросу? Я принесу. Лежи. — Спасибо. Я возьму сам… — Лежи, — повторила она еще тише и, закрыв глаза, стала целовать его плечи, грудь, шею. — Сейчас я принесу тебе папирос и налью водки. Ты сейчас хочешь выпить водки, да? — Да. Она поднялась, улыбнулась ему: — Можно, я подниму твой казакин? Мне холодно… Я его накину… — Пожалуйста… Только он грязный… Анна Викторовна подняла с полу его казакин, накинула на свои острые красивые плечи, загнула рукава. — Тебе зажечь спичку? — Спасибо. Я сам. Она протянула ему пачку папирос. Медленно размяв папиросу, он закурил. Когда он начал обшаривать глазами, куда бросить сгоревшую до половины спичку, глаза его натолкнулись на матовую дырку пистолета: Анна Викторовна стояла у него над головой и целила в лоб. — Положи это, — попросил он, — он настоящий. — Я знаю, — ответила она. — Если вы двинетесь, я продырявлю вам лоб. Он у вас без морщин, красивый. Камни где? Золото? «Домик стоит на отшибе, рядом река и вокзал — паровозы гудят — никто ведь и не услышит ничего. Ну и ладно, может, к добру это. А патрона в патроннике нет, я ж его на всякий случай в ствол не загонял…» Он поднялся, Анна Викторовна отскочила в угол и нажала курок. Жестко лязгнула сталь. Он прыгнул к ней и ударил сцепленными ладонями по голове, прямо по темени. Склонившись над женщиной, он взял из ее рук пистолет, загнал патрон в ствол и поднялся. Замер, потому что услышал в коридоре тихие шаги нескольких человек. Прижался к маленькому шкафчику, успев подумать, как это нелепо и смешно со стороны: голый граф Воронцов с пистолетом в руке в конуре у проститутки, которая работает на банду. Угол шкафа скрывал его. Он вжался еще теснее, и в это время пламя лампочки затрепетало. Дверь бесшумно отворилась, и он увидел высокого парня с дегенеративным, слюнявым лицом. В руке он держал топор, а за ним Воронцов успел увидеть глаза старика и кого-то еще, третьего. Не раздумывая, он выстрелил три раза. Детина упал молча, старик тоже — видимо, пуля легко прошла через фанерную стенку, а третий, невидимый Воронцову, тяжело упав, грязно заматерился. — Тихо! — прикрикнул Воронцов. — Будешь выть — добью. Пистолет брось в дверь. — Да нету у меня пистоля! — Что у тебя есть, — повторил Воронцов, — кидай в дверь. К ногам Анны Викторовны упала финка — лезвие было очень длинное, таким егеря свежевали лосей: Воронцов даже ощутил запах сосны, которым отдавало, когда егеря отбрасывали собакам теплый ливер. Подняв нож, он вышел в коридор. Раненый смотрел на него мутными, круглыми глазами, прижимая ладонью печень. Воронцов подошел к входной двери, заложив засов, посмотрел в каморку старухи. Та спала, громко храпя: со стоном и долгими замираниями — Воронцов боялся, когда так храпели, — кучер пугал его в детстве. — Ползи в комнату, — сказал Воронцов раненому, но тот отвалился на локоть. В уголке рта у него появилась кровь. Воронцов вернулся в комнату; Анна Викторовна по-прежнему сидела, прижавшись к стене. — Болит голова? — спросил он, одеваясь. — Вежливы вы… — Это лучшая форма лицемерия — вежливость-то… — Пристрелите? — А что мне остается делать? — А его? — Он и так умрет. — Только в спину не стреляйте. — Я в спину никому еще не стрелял, даже шлюхам. Анна Викторовна оделась. — Перед смертью хочу сказать, что вы были великолепны. — Когда? В кровати или позже? — Все время. Я никогда не вру, — нахмурилась она, увидев усмешку Воронцова. — Никогда. И поэтому я хочу вам помочь. Отодвиньте софу. Не бойтесь, у меня нет оружия. — Почему вы решили, что я боюсь? — Потому что вам надо стать ко мне спиной… Воронцов отодвинул софу. Там был люк подпола, задраенный по-морски, накрепко. — Поднимите люк, там каменный подвал, о нем никто не знает. А в подвале — ход: мы туда утаскивали всех — чтобы не было улик. Вам разумнее убить меня там. Выстрела не слышно. — Выпить хотите? — спросил Воронцов, устало опускаясь на стул. — Тогда наливайте. — Господи, — прошептала она вдруг, — господи, почему вас бог так поздно послал? — Где деньги и ценности? Анна Викторовна сильным движением — тренированно-гимнастическим — поставила софу «на попа», отвернула две ножки. В одной были трубочкой спрятаны деньги, а вторую ножку она тихонько развела на две половинки, и на стол посыпались бриллианты. — Откуда? — спросил Воронцов. — Фаддейка бил тех, кого мне дед приводил. — Один работал? — быстро спросил Воронцов: он понял, что сейчас случай, дикий случай — если она ответит, что он работал в паре, он получит человека, нужного ему сейчас, как никто другой. — С братом. — Где брат? — В Посаде… Запой у него. Олег — божий человек. — На, дорежь, чтоб не мучился, — сказал Воронцов, протягивая ей финку. Анна Викторовна взяла финку и пошла в коридор. Воронцов пошел за ней следом. Фаддейка еще дышал. — Куда бить? — Куда хочешь — можно в шею. Она ударила Фаддейку в шею и — Воронцов следил за этим — не зажмурилась, только скулы зацепенели. |