Онлайн книга «Экспансия-1»
— Чтите кодекс офицерской чести? — спросил Роумэн. — Как и вы. — Кодекс нашей офицерской чести не позволял убивать детей, сжигать в камерах евреев и вешать на площадях людей за то лишь, что они придерживались иных идейных убеждений, — врезал Снайдерс. — Так что не надо о чести, Гаузнер. Мы про вашу честь знаем не понаслышке… — Не смешивайте СС с армией, — сказал Гаузнер. — А какая разница? — Роумэн пожал плечами. — Такая же преступная организация, читайте материалы Нюрнбергского трибунала. — Не премину прочесть еще раз, — сказал Гаузнер. — Хотя я не очень-то подвержен ревизии собственной точки зрения на историю. Они въехали на территорию казармы, караульные взяли под козырек, вопросительно глянув при этом на Гаузнера. — Этот со мной, — ответил Снайдерс, кивнув на Гаузнера. — Полковник хочет с ним поговорить. Караульные козырнули еще раз, подняв шлагбаум, и только в этот миг лицо Гаузнера дрогнуло, перестав быть лепной маской. — Теперь я готов к разговору, — сказал он. — Я допускал возможность похищения противником, поэтому был столь сдержан. Надеюсь, вы понимаете меня. Противником, повторил Роумэн; он выразился однозначно, а Снайдерс не спросил его, «каким именно». В маленьком кабинетике Снайдерса горела яркая лампа, от чего обстановка казалась лазаретной, словно в ординаторской, откуда хирурги идут в операционную. Роумэн устроился в кресле, что стояло в простенке между окнами, выходившими на плац, и спросил: — Скажите, пожалуйста, кто и когда дал вам санкцию на командирование Кристиансен в Испанию? — Кого? — Лицо Гаузнера дрогнуло, вопрос был неожиданным. — Как вы сказали? — Я оперирую именем Кристины Кристиансен, а хочу знать об этой женщине все. Кто санкционировал ее командирование в Мадрид на связь с Кемпом? Кто утверждал ее задание? Сколько времени ушло на подготовку? Какими вы пользовались источниками, ориентируя ее на работу с интересующим вас объектом? Глядя на ожившее лицо Гаузнера, на его острые скулы, Роумэн вдруг испугался того, что Снайдерс сейчас брякнет его имя, а ведь он, именно этот Гаузнер, называл его имя Кристине, рассказывал о нем что-то такое, что получил в конверте, запечатанном сургучом, с грифом «совершенно секретно»; а что, если там была и моя фотография, подумал он. Что, если он уже догадался, что я и есть тот самый Пол Роумэн, к которому его агент так ловко подошла в Мадриде, разломав бампер своего арендованного «шевроле» о задок моей машины? Роумэн поднялся, кивнул Снайдерсу: — На одну минуту, пожалуйста, — и вышел из комнаты. Снайдерс оглядел сейф, стол, все ли заперто, нет ли каких папок, вышел следом за Роумэном, не прикрыв дверь, посмотрел на него вопросительно, тот прижал палец к губам, взял его под руку и шепнул: — Оставь нас двоих. И не вздумай произнести мое имя. Меня зовут Чарли, понял? Чарли Спарк, запомнил? — Хорошо, — так же шепотом ответил Снайдерс. — Ты долго будешь с ним говорить? — Как пойдет. — Я буду к вам заглядывать, — сказал Снайдерс. — Я тебе подыграю. — Как? — Я знаю как, поверь. — Хорошо, только не брякни мое имя, понял? — Понял. Роумэн вернулся в комнату, тщательно прикрыл дверь и только после этого посмотрел на Гаузнера, подумав, что он сделал ошибку, прервав разговор, ибо немец получил ту паузу на раздумье, которая была ему, видимо, крайне необходима… — Итак, — сказал Роумэн, — я слушаю вас… — Я продумал ваш вопрос… Простите, я не имею чести знать, кто вы и как вас зовут? — Меня зовут Чарльз Рихард Спарк, я полковник американской разведки… Итак… — Все-таки на этот ваш развернутый вопрос, мистер Спарк, я бы хотел ответить в присутствии Верена… — Вас следует понимать так, что именно он санкционировал эту комбинацию? — Я сказал то, что счел возможным сказать, мистер Спарк… Кстати, у вас нет в родстве мистера Грегори Спарка? — Кого? — спросил Роумэн, чувствуя, как в груди сразу же захолодело. — Какого Грегори? — Этот человек работал в Португалии под другой фамилией. Он интересовал абвер, поэтому я и спросил вас о нем. — У меня нет в родстве никаких Грегори, — ответил Роумэн. — Я попрошу вас подробно рассказать о Кристиансен. Вы имеете право это сделать, никак не нарушая нормы офицерского кодекса… — Да, пожалуй, — согласился Гаузнер. — Все относящееся к поре войны вы вправе знать досконально… — А к нынешней поре? Я не имею права знать этого? — Вы меня неверно поняли, мистер Спарк. Вы обязаны знать все и о сегодняшнем дне, но я готов помогать вам в этом деле лишь в присутствии генерала. — Принято, — кивнул Роумэн. — Я слушаю. — Фрейлейн Кристина Кристиансен на самом деле Кристина Эрнансен. Ее привлекли к сотрудничеству в сорок третьем, после ареста отца, профессора Эрика Эрнансена и матери, достойнейшей фру Гретты… Ее привлек Гаазе, затем ее работой руководил я… Она хороший человек, мистер Спарк. Мне было ее очень жаль. Я делал все, что мог, только бы помочь ей вызволить родителей из гестапо… — К кому именно вы ее подводили? — Нас интересовали группы террористов, которые блокировали порты… Они взрывали суда… — Термин «террористы» к ним вряд ли приложим. Это были диверсанты, вас так надо понимать? — В общем-то да, вы правы. Сейчас бы я назвал их именно так, но в те годы к ним относились, как к террористам… Они взрывали суда, на которых находились не только солдаты, выполнявшие свой долг, но и мирные жители… — Понимаю, — Роумэн снова кивнул. — Я понимаю вас… Она, эта Эрнансен, работала по принуждению? — Нет, нет… Гаазе влюбил ее в себя, он значительно моложе нас с вами, ну, а потом началась профессиональная деятельность фрейлейн Кристины… Я бы не сказал, что она работала по принуждению… Конечно, она норвежка, ей был горек выпавший на долю их страны удел оккупированной державы, но она делала все, чтобы спасти отца… Поначалу она не очень-то понимала свою работу… Так мне, во всяком случае, кажется… — Она знала, что ей придется спать с теми, кого ей называли, во имя спасения отца? — Да, это был главный рычаг… — Понятно, — сказал Роумэн и снова закурил; пальцы его были ледяными и чуть дрожали; дрожь была мелкой, судорожной, практически неконтролируемой. — Понятно, господин Гаузнер. А теперь я нарисую вам маленькую сценку. Я, возможно, буду говорить коряво и несвязно, но вы потом поймете, отчего я говорю так. Мы с вами работаем в сфере жестокой профессии… Ничего не поделаешь, все надо называть своими именами… Итак, представьте, что если вы сейчас не ответите мне, не изложите в письменном виде правду о мадридской комбинации, то сегодня вечером, когда в вашем подъезде все уснут, мой человек отправится к вашей дочери и скажет, что ее отец арестован, ему грозит смерть за то, что он делал во время войны, и что из создавшейся ситуации есть только один выход. Он уложит девушку в кровать, а наутро назовет ей того человека, к которому ей надо будет подойти, стать его любовницей, а затем докладывать ему, то бишь моему парню, все то, что его будет интересовать. |