Онлайн книга «Синдикат»
|
И в завершение дня меня вызвал Клавдий. — Вот, думаю, ужинать мне или нет… — Не ужинай… — ответила я почти машинально. Я сильно сегодня устала. Он обиделся. — Я думал, ты скажешь — конечно, ужинай, Клавдий, дорогой… Что, я такой толстый и страшный, что мне уже и не ужинать? Я спохватилась, долго виляла хвостом, стараясь загладить ошибку. Но вызвал он меня, конечно, не за этим. — Ты вот, я знаю, получила высшее музыкальное образование, — сказал Клава. — Тогда скажи мне: сколько Израилю нужно оперных певцов? Я выдержала паузу. Мой любимый начальник часто ставил передо мной неразрешимые вопросы. — Понимаешь… к этому делу нельзя подходить с наскоку. — Вот опять! — воскликнул он. — Опять ты крутишь, изворачиваешься, и слова простого от тебя не добьешься! Отвечай мне по-военному: сколько! — Да ты объясни сначала — для чего тебе! Он вывалил в корзину под столом полную пепельницу окурков, тут же закурил новую сигарету. Всегда он при мне курил, хотя я угрожала выйти, кашляла, жаловалась и стонала… Он спохватывался, гасил сигарету, гонял, чертыхаясь, огромной мягкой ладонью дым, и сразу же рассеянно закуривал новую… — Был я в Центре, у Верховного… Зашел, как всегда, разговор о… ну, ты понимаешь — с какой стороны там меня трахают… Словом, то, се, Верховный и говорит: — слушай, чем у тебя там, в России, занимаются твои синдики? Ни хера, мол, они не делают! Вот, Иммануэль недавно был в опере, и говорит, что там требуются восемьдесят пять оперных певцов!.. Почему твои мудозвоны не объявят призыв на Восхождение оперных певцов? Чего это, говорит, они собирают по крохам каких-то механиков, программистов… всякую мелочь?.. Ну, я скажу тебе: никогда не был в опере. Я ее не люблю… Но любопытство меня взяло, пошел я… Здание красивое, ничего не скажешь… если согнать туда певцов, и чтобы встали плечо к плечу, то не меньше тысяч десяти народу, думаю, утрамбуется… Захожу к директору, спрашиваю: тебе нужны восемьдесят пять оперных певцов? Он вытаращился, говорит — ты в своем уме? Я вчера двоих последних уволил. — А кто же тебе нужен, — спрашиваю? — А вот этот… — и руками так перебирает, как будто на веревке поднимает в окно корзину с яблоками. Я понял, он имел в виду этого, который занавес опускает… Ну, мы с ним поговорили… Я разного поднабрался… Погоди, вот тут у меня написано: «Мадам… Батерфляй»… «Пинкер… линкер…» кто это — «Пинкертон?» А, вот еще — «Аттила!» — Может, «Отелло»? — спросила я. — Нет, тут ясно написано — «Аттила»… — Это опера Верди… Он вздохнул, выбросил бумажку в корзину… — Слушай, ты отмалчиваешься, а я хочу знать: как тебе идея с этим ледовым шоу, что нам впаривает Норувим? — Денег жалко. — А ты не жалей! Мне нужно, чтобы все гремело, сверкало, знаешь — как на военном параде! Норувим притащит мэра, этого, лысого, как я… Мне надо отчитываться перед Иерусалимом. Знаешь, сколько задниц усядутся в «Лужниках»? Тысяч семь. Будет большой бум — столько народу! Мы пригласим парочку тузов из Израиля. Может, Президент приедет… Я, так и быть, дам Послу сказать пару слов, пусть просрется! — …ну, разве что ради этого… Но ты представляешь, сколько вытянет на такой бум в «Лужниках» Ной Рувимыч? — Ничего, вчера мы с ним опять сидели в «Лицее» — ты была там? Официанты идиоты и ряженые, а кухня — говно, и я сказал — не больше шестидесяти тысяч. Шестьдесят тысяч и точка! Он согласен. Он притащит знаменитых певцов!.. — Он притащит Фиру Ватник!.. — …он называл ансамбль… этот… забыл название… Я мало понимаю в музыке… Ну, это такая группа, там три манды и один поц… Нет, там, кажется, четыре манды и два поца… Ну, что ты вскакиваешь? Ты уже должна идти? — он вздохнул, взглянул на часы… — Нет, знаешь, я люблю военные песни, вот такие… — и еще минут десять напевал мне тот или иной мотив, дирижируя сам себе рукой с зажатой между пальцами сигаретой, каждый раз спрашивая — а это помнишь? А это? А вот это?.. И каждый раз я отвечала — нет, Клавдий, я не могу это помнить… Во-первых, я не служила в ЦАХАЛе, во-вторых… — Значит, ты понимаешь в музыке еще меньше, чем я, — сказал он, вздохнув. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Из «Базы данных обращений в Синдикат». Департамент Фенечек-Тусовок. Обращение №2.898: Исполненный величия бас: — Вам не нужен композитор в штате Синдиката? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . — А что, Ильинишна, с утра у вас там очередь вьется? Я пристегивала ремень безопасности под насмешливым взглядом Славы. Я всегда упрямо пристегивала ремень безопасности. Израильская привычка: большие штрафы. — Какая очередь, Слава? — Ну, дак, за сараюшкой… На заднем дворе… Я случайно сунулся, смотрю: народ стоит, человек двадцать… Это они там чего дожидаются? Путевки в рай? «Ну, почти…» — подумала я. Вслух проговорила неохотно: — Да нет… Это восходящие… Те, кто готовятся… Они кровь на анализ сдают… — Что за анализ-то? На холеру? — Да нет… на принадлежность к колену… — К чему? — он покосился на меня. — Вы, Ильинишна, пашете, как безумная… Так ведь и рехнуться можно, часом… К колену! Принадлежность. А к заднице принадлежность там не проверяют? Пришлось, несмотря на усталость, пускаться в объяснения. Сначала кратенький пробег по истории угнанных израильских колен — разделение Соломонова царства на Израиль и Иудею, поверженное израильское царство, опустошение земель Салманасаром… Затем, горделивая памятка о наших удивительных ученых, черт бы их побрал. Затем уже о результатах в моей ежедневной электронной почте… Трудоустроились, ребята… кузнецы своего счастья… Слава слушал совершенно зачарованно. — Ло-овко! — ахнул он. — Вот это очковтиралище! Вот это сла-а-авно! Он подумал, переключил истеричный куплетик с «Русского радио» на «Святое распятие»: — «…Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него…» — Вот все же народ-то ваш, Ильинишна… нескушный, а?! — и головой покрутил… А что ж… Пожалуй, что нескушный… Когда у нашего подъезда я выбралась из машины, Слава наклонился к окну и сказал: — Подойти, что ль, по блату пальчик уколоть? Я удивилась: |