Онлайн книга «Преторианец»
|
— Да-да, это вредная гадкая я… — Но ведь жен сюда больше не пропускают. Как ты умудрилась вырваться? — С развлекательной программой. Вместе с Би Лилли и Вивьен Ли. День провели в госпитале на пасхальной службе, а потом разыгрывали озорных школьниц перед ранеными. Я понятия не имела, что ты здесь, милый, а теперь уже знаю, что ты до изнеможения геройствовал в пустыне — как ты себя чувствуешь, милый? Без тебя было ужасно, ужасно скучно. — Да что ты говоришь? Она вздохнула: — Надо думать, я это заслужила. — Думаю, да. — Неужели то письмо кажется тебе таким уж жестоким? Я думала, что поступаю правильно. — Да, это было злое письмо, жестокое и трусливое, и наверно, ты поступила правильно. Но мне было очень плохо. — Скажи еще, что оно поразило тебя, холодной сталью проникнув в сердце. В ее голосе звенела неуловимая насмешка. Она цитировала героя какого-то фильма. — Довольно точное описание. — А как идет война, милый? — Не лучшие дни в истории Британии. — Богомерзкие немцы, — с чувством произнесла она. — С того дня, как ты отвез меня в дюны полюбоваться на войну… — Дело не в немцах, в самой войне. — Ты… ты видел Макса? — Да, он-то и отвез меня туда. Но она уже забыла о Максе. — Когда мы с тобой увидимся, милый? Можно мне сейчас зайти? Она пришла к нему в номер, и он рассказал ей про Макса, исчезнувшего в Барсе, когда каждый спасался, как мог. — Ты хочешь сказать, никто не знает, где он? Она недоверчиво взглянула на Годвина. Волосы у нее были подстрижены все так же коротко и обрамляли лицо, ложась широкой волной на скулы и сходясь в острый клин к подбородку. Кофейные глаза с зелеными искрами затягивали его, так что земля уходила из-под ног. — Мне кажется, у него были свои соображения. Может, он не хотел втягивать меня в рискованное предприятие. Так или иначе, я был для него обузой. — И куда же он мог подеваться? — Возможно, прорвался в Тобрук. А может, злодействует в пустыне, устраивает диверсии против Роммеля… — Или мертв, — прошептала она. — Он объявится. Она медленно осела в кресло. Голубая блуза липла к телу, грудь вздымалась. — Ох, Роджер, по мне, лучше бы он не объявлялся. Если он не вернется, все станет намного проще. Мы с тобой… могли бы быть вместе, без угрызений, просто… Его мысли обратились на год назад, к встрече в Каире после тринадцатилетней разлуки. Он вспомнил, как она пришла к нему тогда, как показывала свои груди и говорила, что простая жизнь для него закончена, что он повстречал свою судьбу и жить ему будет нелегко. Она сдержала слово. Ему нелегко пришлось. Он и не представлял, что могут сделать с человеком смятение и тоска, неудовлетворенное желание и предательство. — Мне не хочется играть с тобой, Сцилла, и я не стану вместе с тобой желать, чтобы Макс не вернулся. Это значило бы, что он мертв, а этого я не хочу. — Если бы ты по-настоящему любил меня, — вот потому-то я никогда и не верила тебе, твоим чувствам! — то я была бы тебе дороже всего, даже Макса. — Заткнись, Сцилла! — А все-таки это правда, — упрямо сказала она, уткнувшись лицом ему в щеку. — Ты всегда уверял, что любишь меня, а сам… — Ты после «Догсбоди» написала расчудесное прощальное письмо. Ты, а не я. Ты это написала, и да будет так. Ты жена Макса. Давай так и оставим. Я не стану играть в твои игры… — Подожди, ты, по-моему, не понял — я вернулась, Роджер. Потому-то я и пришла сюда. Я вернулась. Я хочу тебя. Я мечтаю о тебе. Не стоит меня обижать… Я еще заставлю тебя заплатить за это. Ты же меня любишь, я знаю, что любишь… — Ты и вправду вернулась? Откуда мне знать? Я должен верить тебе на слово? — Я представлю доказательства, милый, обещаю. И постарайся не грубить. Я вернулась, потому что возненавидела жизнь без тебя, потому что мне нравится чувствовать то, что я чувствую с тобой, потому что я полжизни была в тебя влюблена… — Тогда не будь сукой, Сцилла. Ты не была сукой тогда, полжизни назад. — Я то, что я есть. Я тебе это уже говорила. Может быть, я и сука, но я хочу быть твоей сукой, и кажется, у твоей суки начинается течка… — Имей в виду, у тебя испытательный срок. — А ты без меня не можешь… так что замолчи и принимайся за дело. И, Роджер, сделай мне немножко больно. Ты знаешь, о чем я… Ох, Роджер, я была такой гадкой, злой девчонкой… — Ну вот, Тобрук держится. Дали они Роммелю по носу, это факт. Монк Вардан на дюйм или два приподнял бокал от стола. Они ужинали в «Шепердсе»: Вардан, Годвин и Болдерстон. — За ребят в Тобруке! — Молю бога, чтобы они выстояли, — сказал Болдерстон, стирая пятно соуса с рубашки. — Не то через неделю этот наглый ублюдок будет обедать в этом самом зале. Я слышал, вчера они поймали его в ловушку. Не врут, Монк? — Да, вроде бы так. Моршед [43] пропустил их за периметр, танки и пехота рванулись к Тобруку, а он ударил одновременно с фронта и с тыла. Джерри потеряли семнадцать танков. А когда стали отступать, им пришлось прорываться с боем. Теперь дважды подумают, прежде чем снова приблизиться к Моршеду на расстояние выстрела. — Крутой австралиец, — кивнул Болдерстон. — Слышали, как его называют? Минг Беспощадный — это, знаете ли, император из американского комикса «Флэш Гордон». Под его командой тридцать пять тысяч человек: британцев, австралийцев, индийцев… Знаете, что он сказал? «Здесь не будет Дюнкерка. Если нам придется уходить, мы уйдем с боем. Никаких капитуляций и отступлений». Интересно, случалось ли Роммелю иметь дело с этими сучьими австралийцами… Если Моршед у него первый, он, пожалуй, еще не распробовал их на вкус. — Я, — сказал Годвин, — сегодня брал интервью у Карсона Эрла. Для радио. Все устроил Дерек Саймондс. Он ничего, когда привыкнешь, честолюбивый паренек. Словом, Эрл сказал мне, что Моршед каждую ночь высылает патрули, и они устраивают там чертов ад. Он набрал в патрули индусов из касты воинов, у них правило — не брать пленных. — Как прошел эфир? — спросил Вардан, жестом приказывая подать еще три бренди. — Отлично. Я рассказал нашим слушателям о собственной войне в пустыне. — Надеюсь, вы не слишком уничижительно описывали отступление? — Больше говорил о неразберихе, собственных страхах, о том, как мы с Сэмом сломя голову мчали по пустыне… Макс вернется, я уверен. |