Онлайн книга «Преторианец»
|
Так каким же образом Стефан Либерман мог проведать о «Преторианце»? Кто выдал ему эту тайну в 1941 году? Годвин чуть голову не сломал, когда на ум ему пришла, наконец, Лили Фантазиа. Да, конечно, Лили: у нее может оказаться ключ к головоломке. Она тогда занималась Либерманом, опекала его. Она вводила его в светское общество военного Лондона, всюду появлялась с ним. Она могла что-нибудь подметить, в глубине ее памяти может скрываться ключ. Черт побери, ему необходимы новые доказательства, твердая уверенность, что он нашел того, кого искал… связи… И тогда он понял, что ему делать. Она с радостью встретила Годвина, когда он под вечер заглянул в дом в Белгрейвии. Она обняла его, и потерлась щекой о его щеку, и налила шерри у столика под окном. Сухие колючие снежинки прорезали ранний сумрак. Снега недоставало даже, чтобы замести щели на мостовой, и все же это была первая примета зимы. В собственной гостиной Лили горел камин, и Годвин скинул свою полушинель на низкую кушетку. — Как сегодня Сцилла? Я вчера завозила ей свежий букет, так у нее голова раскалывалась от боли… — Сегодня лучше. Ребра еще побаливают. Проклятая люстра. Но слушай, Лили, я не за этим пришел. — Роджер, у тебя странный вид. Где твоя обычная невозмутимость? Что-то случилось? Что с тобой? — Ну, для начала я должен попросить тебя никому ничего не говорить об этой встрече. Ни о чем не спрашивай и, бога ради, никому не говори. Мне просто нужны ответы на несколько вопросов. Сделаешь? Мне нужна твоя помощь. — Ну конечно, милый мой Роджер! Ты не в себе. Спрашивай о чем угодно. Ты же знаешь, как я провела молодость… Я — воплощение скромности. — Мне нужно кое-что узнать о Стефане Либермане… Вообще-то все, что ты можешь рассказать. Например, как вы с ним познакомились? — Ох, Роджер! — Она выпятила губки. — Ты совершенно уверен, что тебе стоит в это вникать? Может, лучше бросить? Кажется, в ее взгляде была укоризна. Но Годвин не был настроен разбираться в оттенках взглядов. — Сорок первый год, осень. Помнишь, большой прием по случаю завершения съемок, фильм Сциллы «Месяц примулы»… Ты тогда рассказывала мне о Либермане, сказала, что взяла его под свое крылышко. Скажи, чем он тогда занимался? С кем был ближе всего? Как насчет Монка? Или Макса? Или Сциллы? — Ну какая тебе теперь разница? Стефан так радовался, что выжил, расслаблялся понемногу… — Он всюду бывал, верно? Знакомился с людьми, никого не пропускал… — Ну и что ты так взбудоражился? Тебе Сцилла сказала? Или, наоборот, отрицает? Тебя не так просто завести, и я желаю знать, кто это с тобой проделал. — Что отрицает? Нет, Сцилла ничего не отрицает. — Ну вот, сам видишь. Не стоит даже отрицать, все давно кончилось и лучше просто забыть… — Лили, о чем это ты говоришь? — О человеке, с которым Сцилла часто встречалась. Между прочим, Роджер, помнится мне, вы с Энн Коллистер были тогда почти неразлучны. Сцилла просто жила своей жизнью и… — Нет-нет, Лили, к осени сорок первого с этим было покончено. Мы со Сциллой… Лили, о чем, черт возьми, ты толкуешь? — Конечно, о Сцилле со Стефаном. И я пытаюсь втолковать тебе, что это был просто легкий флирт… — У Сциллы с Либерманом? Ты хочешь сказать?.. — Ну конечно. Разве мы не об этом говорили? Ты же сказал, что Сцилла не отрицает… и зачем бы ей отрицать? Сколько лет прошло, и работа ее выматывала, и Макс очень плохо себя вел, что и неудивительно, но все равно ей было трудно, и почему бы ей было не завести роман с интересным мужчиной вроде Стефана Либермана? Роджер, что ты так ужасно смотришь? Не будь же ослом! Вы со Сциллой — самая счастливая пара, какую я знаю, и что такого, если дорога к счастью была не слишком гладкой? Так всегда бывает. Ну, встряхнись, не дури… Годвин сглотнул. — Ты права. Я понимаю все, что ты говоришь. Просто я не знал… Пока мы с Максом искали подвигов… пока Макса убивали, а меня простреливали насквозь… Я просто не знал, что Сцилла… что она… — Ну и выбрось это из головы. Много воды утекло через мост или куда там у вас, англичан, утекает вода, словом, нечего плакать над пролитой водой… — Над молоком. Плачут над пролитым молоком. Да, ты права. — И Сцилла теперь совсем не та, какой была тогда. Послушай добрый совет, Роджер. В сердечных делах никогда не поминай прошлого тому, кого любишь. Подумай, как мучился бы Грир, если бы напоминал о моем прошлом. Ненадолго хватило бы его любви — а так мы счастливы, и любим друг друга, и прекрасно живем. И все это пропало бы, если бы он вздумал попрекать меня прошлым — все пошло бы порошком… — Прахом, Лили. Все пошло бы прахом. — И совершенно напрасно. Я сейчас не тот человек, каким была в юности. Сейчас я не стала бы делать того, что делала тогда. То же самое и с твоей женой. Она твоя жена, она тебя любит всеми силами сердца. Она родила тебе ребенка. Она уже не та беспокойная несчастная душа, какой была тогда, — так что забудь про Либермана, забудь его и береги жену. Ты любил ее, когда она была почти ребенком, и любишь теперь, когда она стала взрослой женщиной. Не требуй большего, Роджер. Ты понимаешь? — Да, Лили, понимаю. Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы. — Понимаю каждое слово. Никто никогда не давал мне лучшего совета. Я не шучу. — Люби ее. Ничего нет важнее этого. — Лили, дорогая моя девочка, ты сняла груз с моей души. На Итон-сквер, по пути к несчастному разбитому дому на Слоан-сквер, он заглянул в местную пивную выпить кружку пива. Он достал трубку, к которой в последнее время приохотил его Пристли, набил ее и закурил. Она сняла груз с его души. Тем, что рассказала о Сцилле. Значит, Стефан Либерман был тогда тесно связан с миром, в котором жил Макс Худ. Где-то, когда-то, у кого-то сорвалось с языка. Что-то дало ему подсказку. Может быть, что-то сказала Сцилла. Или он увидел что-то на рабочем столе Макса. Заметку, набросок, беглую схему… Не так уж много нужно было шпиону, от удачи которого зависели жизни всех его родных. Пора было уже Годвину с ним встретиться. Париж освободили в августе сорок четвертого, а к середине октября — если забыть о беспощадно подавленном нацистами варшавском восстании — союзники уверенно двигались на восток, подступая к «линии Зигфрида», а русские столь же решительно катили на запад. Не то чтобы наступление шло легко. Немцы дрались как одержимые, хотя многие уже понимали, что их дело проиграно. Конец был неизбежен. В Думбартон-Оукс на окраине Вашингтона обдумывались планы обеспечения коллективной безопасности послевоенного мира, вырисовывалась идея Организации Объединенных Наций. 14 октября. Лису пустыни, фельдмаршалу Роммелю, возможно, величайшему герою Германии, дали возможность покончить с собой, чтобы избежать суда и верной казни за участие в покушении на Гитлера. Он воспользовался капсулой с ядом, а официально было объявлено, что фельдмаршал скончался от боевых ранений. Годвин с сожалением услышал эту новость от людей из разведки. Он вспоминал долгий разговор с этим человеком в Париже, безумие того дня, когда Роммель выигрывал войну перед кинокамерами. Он был хороший человек, хоть и враг. Годвин рад был бы повстречаться с ним в мирное время. |