Онлайн книга «Люди огня»
К тому же поступила информация, что заминированы крыши портиков. Но, если взорвутся только колоннады, жертв все же будет меньше, чем в случае взрыва под площадью. Горы Эльбурс вулканического происхождения. Скалистые и складчатые, зато не такие голые, как Загрос. Кое-где видны деревья, напоминающие украинские пирамидальные тополя, без листьев и в снегу. Здесь настоящая зима, А в Риме — дождь. Огромная толпа под дождем. Я еще раз пожалел о том, что гексоген не гигроскопичен. Утро, шесть часов по среднеевропейскому времени. У нас соответственно половина девятого. Камера установлена в Соборе, под балдахином Бернини (помню я это место). Теперь по четырем углам — четыре автоматчика с тротиловыми поясами, вокруг лестницы в крипту с мощами святого Петра — еще десяток. Держат под прицелом храм, набитый битком. Я вспоминаю, что Марк никогда не расстается с пистолетом. Не могли они обыскать такую толпу. Только какой здесь толк от пистолета? К телекамере выходит одна из шахидок. Вся в черном. На головном платке — каллиграфическая надпись «Али». Вместо чадры короткая непрозрачная вуаль, закрывающая лицо так, что видны только глаза. — Я сейчас сделаю то, чего никогда раньше не делала, но пусть те, кто мне близок, узнают меня и подтвердят мои слова для остальных, — произносит она. И она убрала вуаль. Красива, как может быть красива арабка. Мне не нравится этот тип женщин. Возраст? Думаю, лет тридцать. — Я Фатима, дочь пророка, да благословит его Аллах и да приветствует. Перед тем, как вознестись в Аль-Джанну [112] , мой отец предрек явление Даджжала [113] и Махди. «Они уже на земле, — сказал он. — Клянусь тем, в чьих руках находится моя душа. Многих соблазнит Даджжал-обманщик, но молитесь, и вам дано будет различение». И теперь явились они оба: Эммануил — Даджжал и Мухаммед Мунтазар — Махди. За ней, словно охраняя, стоял мужчина. Его лицо было скрыто маской, какие носят грабители и спецназовцы. Она обернулась к нему. — Вот Махди. Двенадцатый имам, потомок Али, чье возвращение было предсказано. Он потомок Хусейна, моего сына, и носит то же имя, что и пророк, как и гласят пророчества. Мужчина снял маску, но под ней не оказалось лица. Телекамеру ослепил свет. Это продолжалось мгновение. Снова появилась Фатима. — «Его свет — точно ниша; в ней светильник; светильник в стекле; стекло — точно жемчужная звезда»! Свет Аллаха на нем. Свет Аллаха проникает через него в мир, как через распахнутые врата. А потому сражайтесь со сторонниками Эммануила-Даджжала. И мы здесь, чтобы сражаться до конца. Он зря надеется запугать нас убийством наших родственников и единоверцев. Все, кто сегодня будет убит Даджжалом, тут же окажутся в раю, в тех садах, под которыми текут реки. Они будут возлежать на ложах расшитых, в зеленых шелковых одеждах, и «черноокие большеглазые, подобные жемчугу хранимому, которых не коснулся до них ни человек, ни джинн — в воздаяние за то, что они делали». И мальчики, вечно юные, подадут им чаши, сосуды и кубки из текучего источника, и плоды из тех, что они выберут, и мясо птиц, из тех, что пожелают. И «не услышат они там пустословия и укоров в грехе, а лишь слова: „Мир, мир!“ Пророк, да благословит его Аллах и да приветствует, завещал не оплакивать мертвых. Сейчас смерть — благо, а война — долг и закон! Эммануил видел это по телевизору. Он сжал губы так, что они побелели. — Ах, вот как! Не видеть тебе аль-Джанны, Фатима, королева женщин! Никогда! Где здесь ближайший аэродром? Я лечу в Рим! — А Дварака? — Пусть висит. Я отправился с Эммануилом. Мы кружили на вертолете над площадью. Холодно, промозгло, туман. Виден грязный поток Тибра и серая громада замка Святого Ангела. Заложники сидят прямо на асфальте, несмотря на холод и морось. Три дня не простоишь. По нам разряжают пару магазинов. Не достают. Эммануил берет сотовый. — Начинайте! Это сигнал к штурму подземных коммуникаций. А здесь? Террористы стоят по колоннадам между статуями святых. Я помню, что статуй сто сорок. Судя по расположению, шахидов не менее двухсот. Я с содроганием жду, что вздуется и поднимется асфальт площади, лопнет, как нарыв, и люди полетят в тартарары, превращаясь в кровавое месиво. — А здесь, Господи? — Здесь будет казнь, Пьетрос. Кажется, становится светлее. На площади блестит вода. Я поднимаю голову. Небо клубится и разрывается, обнажая рваный лазоревый лоскут. Луч света, как нож, падает на площадь. Казнь здесь уже была. Я помню. Я уже знаю, что произойдет. Сверкает молния. Грохот. Смотрю на площадь. Асфальт цел, зато около двухсот людей-факелов пылают на крыше колоннады. Мгновение — и только пепел. На площади — движение. Люди встают на ноги. Усталые, грязные. Смотрят вверх. У Эммануила звонит телефон. — Да, Марк, мы начали. Ничего не… Проклятье! — Что, Господи? — По-видимому, аккумулятор. У Марка. Еще бы! Как только прожил почти трое суток? Хотя, конечно, Марк — человек экономный и при этом любит хорошую технику. Если выключать телефон после каждого звонка и не болтать попусту — дотянуть можно. От храма слышен шум вертолетов. Я оборачиваюсь. На крышу Сан Пьетро сброшен десант. Теперь парашютистов не достанешь с колоннад. Некому доставать. Штурмуют окна по периметру купола и под сводом. Опять телефон. Господь кивает. — Да, хорошо. Разминировали?.. Да, конечно. Не торопитесь. Я вопросительно смотрю на него. — Нельзя дать гарантию, Пьетрос. Там все забито тротилом. Мы снижаемся. Зависаем метрах в пяти над площадью. Народ расступается. Не рано ли? Взрыватели могут быть у тех, кто в храме. — Спокойно, Пьетрос. Если я не хочу, чтобы что-либо взорвалось, — оно не взорвется. Я вспоминаю Францию. Маконские виноградники с неразорвавшимися бомбами. Но все равно мне не по себе. Люди медленно покидают площадь, утекая с нее тремя ручьями на прилежащие улицы. Слишком медленно! — Может быть, позже? Вдруг они ждут только нашего приземления! Эммануил усмехается. Кивает пилоту. — Сажай машину! Приземляемся нормально. Выходим. Эммануил решительно направляется к собору. |