Онлайн книга «Костюм Арлекина»
Тут же, в гостиной, на обороте ресторанного счета Левицкий составил реестр дам, бывших в связи с фон Аренсбергом за последние два года. Реестр вышел довольно длинен, но нельзя сказать, чтобы сильно порадовал Ивана Дмитриевича. Поскольку Левицкий основывался главным образом на случайных встречах с князем и его же мимолетных обмолвках, большинство дам он охарактеризовал таким образом, что разыскать их в огромном городе было едва ли возможно. Например: блондинка, вдова, любит тарталетки с гусиной печенкой. Или: рыжая еврейка, имеет той же масти пуделя по кличке Чука. Или так: пухленькая, при ходьбе подпрыгивает (видел со спины). А то и вовсе написана совершеннейшая бестолковщина: «Была девицей». И все! — Ты что это мне тут понаписал! — разорался Иван Дмитриевич. — За что я тебе деньги-то плачу! А? — А вот же, вот! — говорил Левицкий, тыча холеным ногтем в самый низ реестра. Действительно, под номером девятым и последним значилась некая госпожа Стрекалова, жена чиновника Межевого департамента, имевшая даже адрес. Написано было: «Кирочная улица, дом неизвестен». Левицкий сказал, что князь познакомился с ней осенью, во время гуляния на Крестовом острове. Когда они вдвоем качались на качелях, а муж дожидался внизу, покойный назначил ей первое свидание. С тех пор если у него и были другие увлечения, то мимолетные. — А эти? — Иван Дмитриевич прошелся пальцем по остальным номерам реестра. — Так вы же сами велели за два года, — сказал Левицкий. Иван Дмитриевич прикинул, что с осени любовь и ревность хозяйки рыжего пуделя или охотницы до тарталеток с печенкой должны были утратить убойную силу, как пуля на излете, и все-таки для очистки совести решил поинтересоваться, кто из этих дам посещал княжескую спальню. Левицкий резонно заметил, что князь, как дипломат и человек общества, очень пекся о своей репутации, к тому же и карьера его была далеко не закончена. То есть он мог изредка привезти к себе номер, скажем, третий, но лишь ночью и будучи в порядочном подпитии, когда забывается всякая осторожность, а вообще-то навещал своих пассий на дому. Пригласили княжеского кучера, и тот сказал, что да, было дело под Полтавой, возил он барина в Кирочную улицу, в дом, где внизу зеленная лавка. — Межевые чиновники часто отлучаются из Петербурга, — шепнул Левицкий. Попутно выяснилось, что княжеский камердинер прежде служил там же, в Кирочной, и лишь месяц назад занял нынешнее место. — До него Федор был, — сказал кучер. — Хороший лакей, беда — пить стал. Впьяне китайские чашки побил. Лучший фрак у барина во дворе развесил, чтоб ветерком продуло, и аккурат под вороньим гнездом… Да он вчера приходил, Федор-то, жалованье просил недоплаченное. Ну, барин ему тот фрак с чашками и припомнили. А как же! Нашему брату спускать нельзя… Все так, но Иван Дмитриевич еще утром обратил внимание, что чересчур прост княжеский камердинер. Не таковы бывают камердинеры у сиятельных особ, на портсигары не зарятся. Похоже, не случайно этот малый перекочевал с Кирочной в Миллионную. Ишь сокровище! Тут было над чем поразмыслить. — Вот оно что делает, вино-то! — говорил кучер, объясняя, как найти дом, где живет теперь бывший княжеский лакей Федор. К этому времени доверенный агент Константинов был уже впущен в дом и присутствовал при этом разговоре. Иван Дмитриевич посмотрел на него, затем перевел взгляд на Левицкого и приказал: — Сходишь, приведешь его сюда. Левицкий оскорбленно поджал губы при таком поручении. Пришлось его малость поучить: пускай морду-то не воротит, привыкает, а то навострился на казенные деньги с князьями в вист играть и больше никаких дел знать не хочет. Дудки-с! Когда он ушел, Иван Дмитриевич с Константиновым отправились в кухню, подкрепились там холодной жареной свининой, которую приготовили князю на завтрак. — Времени нет домой ехать, — обсасывая хрящик, сказал Иван Дмитриевич, — а то ни за какие деньги этого порося кушать бы не стал. Все равно что за покойником штаны донашивать. — И правда, — с набитым ртом поддакнул Константинов. — Последнее дело. Он был калач тертый, понимал, что для теплоты отношений полезно иногда и возразить начальству, но перед новым патроном устоять не мог — всегда соглашался. — И не жри тогда! — рассвирепел Иван Дмитриевич. — Чего расселся? Ты вообще кем служишь-то? Козлом при конюшне? А ну, марш отсюда! Константинов исчез, а Иван Дмитриевич заглянул в каморку камердинера. Тот понуро сидел на своем чемодане, со дна которого Рукавишников извлек серебряный портсигар. — И взял, — вслух продолжил камердинер мучившую его мысль. — За апрель-то мне кто теперь жалованье заплатит? — Заплатят, — пообещал Иван Дмитриевич. — Их величество Франц-Иосиф, император австрийский, он же венгерский король, этого так не оставит. Скажи лучше, ты раньше у Стрекаловых служил? — У их, — равнодушно кивнул камердинер. — Это место тебе барыня нашла? Стрекалова? — Она. — И сама часто здесь бывала? — Иной раз бывала. — А зачем? — Поди, без меня знаете. Покойник был мужчина видный, у нее тоже самое главное, как у всех баб, — не поперек. — Ладно. Ты когда сегодня утром на улицу побежал, парадное было открыто? — Ага. — А ключ? — Изнутри торчал. — Вечером, пока князь отдыхал, никого из гостей не было? — Никого. — А парадное? — Если барин дома, они его не запирали. Только на ночь. Ключ в коридоре клали, на столике. — Погоди! Положим, ты здесь, у себя, а князь — в спальне. Как он тебя позовет? — Там сонетка есть в изголовье. Шнурочек такой. А колоколец — вон он. — Сбегай-ка, — приказал Иван Дмитриевич. — Дерни. Через минуту стальной язычок заливисто затрепетал, ударяясь в медное нёбо. Звонок был исправен. — Что же это князь тебя ночью не позвал, когда его душить стали? — спросил Иван Дмитриевич, как только камердинер вернулся. Тот сразу смекнул, в чем его могут обвинить, и взвыл дурным голосом: — Не звонили они мне! Ей-богу, не звонили! Верите ли? — Нет. Не верю, — сказал Иван Дмитриевич, хотя наверное знал, что камердинер говорит правду. Портсигар взял, бестия, а князя не трогал. И звонка не слыхал, не мог слышать, потому что и не было его, звонка-то. Все это Иван Дмитриевич отлично понимал, однако еще раз повторил: — Не верю. |