Книга Кот, который сдвинул гору, страница 18 – Лилиан Джексон Браун

– Это психологическая травма. Она молчит уже почти год.

– Что вам заказать?

– Только йогурт. И большое спасибо.

Закусочная была так мала, что хозяйка слышала заказ, и Квиллеру не пришлось ждать.

– Вам нравится Картофельная Лощина? – спросила его Кризалис.

– Интересное общество, – ответил он. – Очень хорошие магазины. Но туристы мне не понравились.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, но благодаря им мы оплачиваем аренду. А как вы относитесь к тому, что происходит в горах?

– Я приехал только вчера и ещё не разобрался в ситуации. Но полагаю, вы говорите об освоении земель, верно?

– Так это называют они , – агрессивно сказала она. – Я же – экологическим самоубийством. Они говорят: это просто заготовка древесины для отправки в Японию, я – угроза для жизни всей планеты. Они не представляют последствий: эрозия почв, проблемы со сточными водами, водоснабжением и контролем за отходами. Они лишают живую природу её среды обитания! Я имею в виду Большую Бульбу. А Иелихо – одну из немногих чистых рек – они скоро превратят в грязную канаву. Я не буду заводить детей, мистер…

– Квиллер.

– У меня не будет детей, потому что новому поколению достанется опустошённая земля.

Он слышал всё это и раньше, но никогда – с такой страстностью. И не сразу нашёлся что ответить, когда она заявила:

– Вот вы – журналист. Почему же вы не пишете об этой страшной угрозе? Сегодня они вырывают сердце из Большой Бульбы, а завтра отберут землю у нас. Черёд за Малой Бульбой!

– Мне надо хорошенько во всём этом разобраться, – повторил он. – Скажите, вы тоже стоите в пикетах перед зданием суда?

– Когда наступает моя очередь, да, – ответила она угрюмо. – Как и Эми, и Ване. – Она кивнула в сторону кузнеца. – Но кто знает, есть ли польза от наших пикетов? Меня это очень угнетает.

– Ответьте мне ещё на один вопрос, – попросил Квиллер. – Сегодня в городе я видел один плакат у пикетчиков: «Свободу лесу!» Вы что, боретесь за создание национального парка? Я не понял.

На её тонких губах задрожала улыбка.

– Моего брата зовут Форест [5] Бичем… он сидит в тюрьме штата. – Она произнесла это смело, высоко держа голову и глядя на Квиллера с вызовом.

– Очень жаль. Какой срок…

– Пожизненно! Но он невиновен!

Квиллер подумал, они всегда так говорят.

– В чём его обвиняют? – спросил он.

– В убийстве!

– Суд был – сплошное вранье! – вступила в разговор Эми. – Форест и мухи не обидит! Он художник. Он кроткий человек.

«Они всегда так говорят», – повторял про себя Квиллер.

Кузнец, всё ещё с полным ртом, добавил:

– Жители города тоже могли это сделать, но полицейские ни одного подозреваемого не привели из долины, они решили: это должен быть один из нас.

– Надеюсь, вам попался хороший адвокат? – поинтересовался Квиллер.

– У нас не было денег на адвоката, поэтому адвоката назначил суд, – ответила Кризалис. – Мы думали, он вызволит брата, раз тот невиновен. Какая наивность! Этот человек даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь! – Она сказала это с горечью в голосе. – Он хотел, чтобы Форест признал себя виновным, тогда бы ему дали меньший срок. Но почему брат должен признавать себя виновным, если это абсолютно не так! Дело слушалось в суде присяжных, но присяжных специально подобрали: все они оказались жителями Спадзборо. Ни одного бульбика! Всё выглядело так нечестно, так несправедливо!

В закусочной на минуту повисла тяжёлая тишина. Потом Кризалис сказала:

– Мне нужно возвращаться в магазин. Благодарю вас за йогурт и за то, что выслушали меня, мистер…

– Квиллер.

– Вы действительно хотите завтра посмотреть накидки? – спросила она, вставая из-за стола.

– Конечно, – ответил он, вставая вслед за ней.

Никто не произнёс ни слова, пока маленький Эшли не потребовал внимания.

– Гу-гу-гу, – загугукала Эми.

– Печенье – изумительное, – сказал ей Квиллер. – Вы сами его печёте?

– Нет, оно из пекарни, которая на холме. У них замечательная выпечка.

– Прекрасно! Это будет моя следующая остановка.

– Они уже закрылись, сейчас больше четырёх. Но вы должны обязательно попробовать у них печенье и пирожные со свежими фруктами и ещё сдобные булочки из пшенично-картофельного теста.

– Эми, вы затронули мое самое слабое место. – Квиллер уже был в дверях, но вдруг вернулся. – А это дело об убийстве… кто жертва? – спросил он, хотя покалывание над верхней губой говорило ему, что ответ он знает.

– Важный человек в Спадзборо, – ответил кузнец.

– Владелец газеты, – добавила Эми. – И старой гостиницы на вершине Большой Бульбы.

Квиллер с удовлетворением пригладил усы: он опять оказался прав!

Выйдя из закусочной, Квиллер посмотрел вверх. Небеса опровергали предсказания Бичема о дожде. Сверкающее солнце, лёгкий ветерок с гор, – стоял на редкость прекрасный июньский день. Над долиной расползлись облака, напоминающие по форме драконов и совсем непохожие на пушистые облака Мускаунти.

Глядя на небо, Квиллер сомневался не только в предсказаниях Бичема, но и во всей услышанной истории. Много раз он брал интервью у родителей, супругов или соседей осужденного преступника и всегда выслушивал ту же самую сказку: «Мой сын никогда никого не обидел бы!», «Мой муж мягкий, миролюбивый человек!», «Он был прекрасным соседом, всегда готовым прийти на помощь любому человеку!»

Но как бы ни обстояло дело с убийством Хокинфилда и осуждением Фореста Бичема, теперь Квиллер начинал понимать, почему на него так подействовал «Тип-Топ». Серый цвет и опустошённые комнаты, конечно, ни при чём. Здесь было совершено убийство, и предстояло разобраться в мотивах этого тяжкого преступления.

Тут он вспомнил, что сиамцы оставлены одни на целый день в незнакомой обстановке, и поспешил домой. Дорога к Соколиному Гнезду, так гладко заасфальтированная и безупречно оформленная на поворотах, делала поездку приятной после всех неудобств дороги в Картофельную Лощину.

Добравшись, он вынужден был несколько раз подняться по длинной лестнице – с пуфиком, с напитками, с латкой, с новым радиоприёмником, с накидкой для Полли, с тремя дюжинами свечей, с четырьмя кофейными кружками и очень тяжёлым подсвечником. Перенеся покупки на веранду, он сел на верхнюю ступеньку, чтобы перевести дух, но передышка была краткой. Кошачий дуэт за стеклянной дверью звучал громко и требовательно, особенно выделялся голос Юм-Юм.