
Онлайн книга «Не говори никому»
– Мы стояли и ждали школьного автобуса, я держал сына за руку. Брэндону недавно исполнилось пять, он поднял голову и взглянул на меня, как это делают все дети в его возрасте. Он был в коричневых брюках и уже успел посадить пятно на коленку. Я отчетливо помню, как зашипела, открываясь, дверь желтого автобуса. Брэндон отпустил мою руку и вскарабкался по ступенькам. Мне хотелось дотянуться до него, снять с подножки и увести домой. Вместо этого я застыл, как вкопанный. Он нырнул в автобус, и дверь опять зашипела, теперь уже закрываясь. Брэндон сел у окна, и я увидел его лицо. Он помахал мне, я помахал в ответ, а когда автобус тронулся, сказал себе: «Меня покидает целый мир». Этот желтый автобус с какими-то ненадежными металлическими боками и незнакомым мне водителем увозил всю мою жизнь. И вот тогда я понял, что же именно почувствовал в день рождения сына. Страх. Не просто ответственность, нет. Ледяной, пронизывающий страх. Можно бояться болезни, старости, смерти. Но ничто не сравнится с тем страхом, который камнем лег на мое сердце, когда я смотрел вслед школьному автобусу. Понимаешь? – Кажется, да, – кивнул Ларри. – В тот момент я осознал: как бы я ни старался, с мальчиком все-таки может что-нибудь случиться. Я не смогу быть все время рядом, дабы в случае чего отвести беду. С тех пор я думал об этом постоянно. Наверное, так думают все родители. И когда несчастье случилось… Гриффин замолчал и пристально посмотрел на Гэндла. – Я все еще пытаюсь вернуть его обратно, – сказал он. – Я торгуюсь с Богом, предлагая ему что угодно, если Брэндон снова окажется в живых. Конечно, это лишь мечты. И вдруг появляешься ты и говоришь, что в то время, как мой сын – моя боль, моя жизнь – гниет в земле, она все еще жива. – Он затряс головой. – Я не могу осознать этого, Ларри, понимаешь? – Понимаю. – Я не смог защитить его тогда. Я не хочу промахнуться теперь. Гриффин Скоуп повернулся и окинул взглядом свой сад. Отхлебнул из бокала. Гэндл понял, что разговору конец. Он поднялся и канул в темноту. * * * В десять вечера Карлсон подошел к двери дома номер двадцать восемь по Гудхарт-роуд. Поздновато для неожиданного визита, хотя свет в доме еще горел, а в одном из окон Карлсон увидел отсвет телевизора. Да и в любом случае у него есть заботы поважнее, чем чей-то спокойный сон. Детектив уже поднес палец к звонку, когда дверь отворилась. На пороге стоял Хойт Паркер. Несколько секунд они мерились взглядами, как два боксера посреди ринга, пока рефери произносит ничего не значащие слова о недопустимости ударов ниже пояса и тому подобном. Карлсон не стал дожидаться гонга. – Ваша дочь принимала наркотики? Паркер чуть вздрогнул, но выдержал удар. – Почему вы об этом спрашиваете? – Можно войти? – Моя жена только что уснула, – сказал Хойт, впуская Карлсона и закрывая за ним дверь. – Вы не против, если мы поговорим прямо здесь? – Как скажете. Хойт скрестил руки на груди и закачался с носка на пятку. Его крупное тело было обтянуто синими джинсами и футболкой, которая, наверное, сидела гораздо свободнее килограммов этак семь-восемь назад. Карлсон знал, что Хойт – опытный полицейский, ни хитростью, ни искусными ловушками его не возьмешь. – Вы ответите на мой вопрос? – осведомился он. – А вы объясните, для чего это нужно? – парировал Хойт. Карлсон решил поменять тактику. – Зачем вы украли фотографии из документов о вскрытии? – А почему вы решили, что я их украл? Никакого возмущения, никакого волнения – чистое любопытство. – Потому что сегодня я смотрел документы. – В честь чего такая бурная деятельность? – Простите? – Мою дочь убили восемь лет назад. Ее убийца давно в тюрьме. А сегодня вы решили посмотреть документы по вскрытию. Я хочу знать зачем. Разговор явно заходил в тупик, причем заходил очень быстро. Карлсон решил ненадолго сдать позиции, усыпив тем самым бдительность Паркера, и посмотреть, что из этого выйдет. – Вчера ваш зять посетил медэксперта. Он требовал показать ему результаты вскрытия тела жены. Я надеюсь выяснить для чего. – Ему удалось увидеть бумаги? – Нет. Вы не знаете, почему он так настойчиво их требовал? – Даже не догадываюсь. – Однако вы насторожились. – Как и вы. Поведение Дэвида кажется мне подозрительным. – А почему, – продолжал Карлсон, – вы спросили, удалось ли Беку увидеть документы? Паркер молча пожал плечами. – Вы расскажете мне, что сделали с фотографиями? – Я не понимаю, о чем вы говорите, – бесцветным голосом произнес Хойт. – Вы – единственный, кто получал на руки этот конверт. – И что это доказывает? – Когда вы просматривали документы, там были фотографии? Глаза Паркера вспыхнули и тут же погасли. – Да, – ответил он. – Да, были. Карлсон не смог сдержать улыбку. – Хороший ответ. Он расставил Хойту ловушку, и тот виртуозно ее обошел. – Потому что, ответь вы, что их там не было, я бы спросил, почему вы тотчас же не поставили в известность медэксперта и так далее. Правильно? – Вы подозрительны, агент Карлсон. – Да уж. Есть какие-то идеи по поводу того, куда могли подеваться снимки? – Возможно, их засунули по ошибке в другой конверт. – Возможно. Только не похоже, что вы расстроены этим обстоятельством. – Моя дочь погибла. Расследование по ее делу закрыто. Было бы из-за чего расстраиваться. Не разговор, а пустая трата времени. А может быть, и нет. Точной информации Карлсон не получил, но поведение Паркера говорило само за себя. – Вы до сих пор считаете, что вашу дочь убил Киллрой? – Несомненно. Карлсон повертел конверт. – Даже после того, как прочитали это? – Да. – Тот факт, что большинство увечий нанесено после смерти жертвы, вас не смущает? – Успокаивает, – ответил Паркер. – Значит, моя дочь меньше мучилась. – Я не об этом. Я об уликах против Келлертона. – В описании вскрытия я не вижу ничего противоречащего обвинению. – Случай не похож на остальные. – Различия объясняются физической силой моей дочери. – Не понял. – Я знаю, что Келлертон наслаждался муками своих жертв, – начал объяснять Хойт. – И клеймил их, когда они все еще были живы. Мы предположили, что Элизабет пыталась вырваться или хотя бы защититься. Нам кажется, она отбивалась от него. И, пытаясь совладать с девушкой, он не рассчитал силы и убил ее. Это объясняет ножевые раны на ее руках и то, почему клеймо было посмертным. |