Книга Вор с палитрой Мондриана, страница 40 – Лоуренс Блок

— Каком разговоре?

Я повесил трубку и стал искать фамилию Тернквист в телефонном справочнике, и там оказался только один Тернквист, Майкл, проживавший на Западной Шестидесятой. Наряды нашего Тернквиста не соответствовали этому адресу, но почему бы, черт возьми, и не попробовать? Я набрал номер, и на том конце почти тотчас же сняли трубку.

Я спросил:

— Мистер Тернквист?

— Слушаю вас.

— Извините, — сказал я. — Кажется, ошибся номером.

Ну и шут с ним. Я снова взялся за телефон и набрал 911. Ответила женщина, и я сказал:

— В заброшенном здании на Вашингтон-стрит находится мертвое тело, — и дал ей точный адрес. Она стала спрашивать меня о чем-то, но я не дал ей закончить фразу. — Извините, — сказал я, — но я принадлежу к тому разрядом людей, которые не хотят быть замешанными в подобного рода делах.

Я пребывал в некоторой растерянности, которую можно было бы назвать задумчивостью, как вдруг услышал: в одном из замков поворачивается ключ. Звук повторился — похоже, открывали уже второй замок, и секунды две я судорожно размышлял, что делать, если это не Кэролайн. Допустим, это явились нацисты, уничтожить второго кота, и я стал искать взглядом Юби, но видно его нигде не было, и тут дверь распахнулась, и, обернувшись, я увидел Кэролайн и Элспет Питерс.

Только то, конечно, была никакая не Элспет Питерс, и мне пришлось приглядеться повнимательней, чтобы понять это. И еще я понял, почему мой верный оруженосец так внимательно смотрела тогда на эту самую Питерс — сходство было просто поразительное.

Я также сообразил, отчего мой верный оруженосец никак не может налюбоваться этой женщиной, являющейся, по всей видимости, той самой Элисон, специалисткой по налогообложению. Она была столь же привлекательна, как и ее двойник, но некое воздушное очарование, присущее Элспет Питерс и воспеваемое поэтами старых времен и авторами подержанных книжек, заменяла у Элисон вполне земная, даже несколько агрессивная притягательность. Кэролайн познакомила нас.

— Элисон, это Берни Роденбарр. Берни, это Элисон Уоррен, — и Элисон подтвердила свою принадлежность к кругу политэкономических лесбиянок по-мужски твердым рукопожатием.

— Вот уж не думала, что ты здесь, — сказала Кэролайн.

— Просто заскочил принять душ.

— Ну да, ты же бегал.

— О, так вы бегун? — заметила Элисон.

И мы, философски выражаясь, немного поболтали о пройденных мною милях, а Кэролайн тем временем готовила кофе. Элисон уселась на диван, и тут же, откуда ни возьмись, явился Юби и запрыгнул ей на колени. Я пошел на кухню, где Кэролайн хлопотала над кофейником.

— Ну, скажи, разве она не милашка? — шепотом осведомилась она.

— Потрясающая женщина, — шепнул я в ответ. — Только постарайся поскорее от нее избавиться.

— Смеешься, что ли?

— Нет.

— Но чего это ради?

— Мы идем в музей. К Хьюлетту.

— Прямо сейчас?

— Сейчас.

— Но послушай, мне только что удалось затащить ее к себе. И она так уютно устроилась с котиком на коленях. Могу я хоть чашечкой кофе ее угостить?

— Ладно, угощай, — произнес я все еще шепотом. — А я побежал. Постарайся побыстрее освободиться, встречаемся у входа в музей.

Я протянул дежурному две бумажки по доллару и две монеты по двадцать пять центов, и тот любезно уведомил меня, что галерея через час закрывается. Я сказал, что непременно буду иметь это в виду, и взял протянутый мне значок на булавке. Все эти действия очень живо напомнили покойного мистера Тернквиста, особенно тот пыл, с которым он прочитал нам краткую лекцию об искусстве. Думаю, что, перевозя тело через город и оставляя его в заброшенном доме, я специально несколько деперсонифицировал его образ, иначе бы просто не справился, но теперь он снова предстал передо мной как живой — острый на язык, ехидный, въедливый и смешной — и мне стало страшно жаль, что он умер, и стыдно оттого, что мне пришлось использовать его, уже мертвого, словно куклу в неком постыдном и ужасном фарсе.

Ощущение было не из приятных, и я поспешил отделаться от него, поднимаясь по ступеням на второй этаж, где был выставлен Мондриан. Я вошел в зал, небрежно кивнул охраннику в штатском и уже почти ожидал увидеть пустое место на стене там, где висела «Композиция в цвете» (ну, если не пустое место, то какую-нибудь другую картину), но этого не случилось. Мондриан оказался там, где ему и полагалось быть, и я обрадовался, увидев его снова.

Примерно через полчаса сзади послышался голос:

— Все это, конечно, очень мило, Берни, но неужели ты думаешь, что кругом одни дураки? И что карандашный набросок вряд ли удастся выдать за картину маслом. Чем это ты занимаешься?

— Перерисовываю картин, — объяснил я, не отрывая глаз от блокнота. — И сверяю размеры.

— А для чего эти буковки? О, они обозначают цвета, да?

— Да.

— Но какой смысл?

— Сам пока не знаю.

— А знаешь, тот парень внизу отказался взять у меня деньги. Сказал, что они с минуты на минуту все равно закроются. Но я все-таки всучила ему доллар. Так мы что, все же попробуем выкрасть эту картину?

— Да.

— Прямо сейчас?

— Ясное дело, нет.

— О… Но тогда когда?

— Не знаю.

— И наверняка еще не представляешь, как мы это сделаем?

— Как раз работаю над этим.

— Перерисовывая картину в блокнот?

— Черт! — выругался я и захлопнул блокнот. — Пошли отсюда.

— Прости, Берн. Я не хотела злить тебя.

— Ладно. Идем.

В паре кварталов от музея, на Мэдисон, мы обнаружили бар под названием «Глориоскис». Мягкое освещение, пышные ковры, черный пластик, отделанный хромом, и роспись на стенах, иллюстрирующая сценки из жизни маленькой сиротки Энни. Примерно половина посетителей заглатывала свои первые предобеденные аперитивы, остальные выглядели так, словно еще не совсем очухались от выпитого за ленчем. И все до единого благодарили Господа за то, что уже пятница.

— Как славно, — заметила Кэролайн, усаживаясь за столик в кабинке. — Этот приглушенный свет, радостный смех, звон кубиков льда в бокалах и голос Пегги Ли из музыкального автомата! Я могла бы быть счастлива здесь, Берн.

— И чертовски соблазнительные официантки, — добавил я.

— Да, я заметила. Здесь куда симпатичнее, чем в «Бам Рэп». Жаль только, что далеко от лавки.

Возникла официантка и услужливо склонилась над нами, демонстрируя роскошные формы. Кэролайн одарила ее самой сногсшибательной из своих улыбок и заказала мартини. Очень холодный, очень сухой и очень быстро. Я попросил кока-колу и лимон. Официантка улыбнулась и удалилась.