Книга Пляска на бойне, страница 40 – Лоуренс Блок

— Видел, — сказал я. — Я проходил мимо, только не знал, что этот бар голубой.

— Сразу это не всегда скажешь. Но туда приходят выпить все самые закоренелые козлы. Да и название само за себя говорит.

Я, наверное, удивленно взглянул на него.

— Оно из шахмат, — объяснил он. — «Восьмое поле» — то, где пешка становится ферзем.

Еще раньше я позвонил Элейн, и она сказала, что пообедать вместе мы сегодня не сможем. У нее не то грипп, не то самая жуткая простуда, какая только бывает, и она потеряла всякое желание двигаться, всякий аппетит и всякую способность понимать, что читает. Все, что она может, — это дремать перед телевизором.

Я остался в центре города, пообедал пирогом со шпинатом и жареной картошкой в кафе на Шеридан-сквер и отправился на собрание в клуб на Перри-стрит. Там я повстречал одну женщину, которую знал по собраниям в церкви Святого Павла. Тогда она только-только бросила пить, а потом переехала со своим дружком на Бликер-стрит. Теперь она была замужем и здорово беременна.

После собрания я пошел в «Восьмое поле». Бармен был спортивного вида, в трикотажной рубашке с германским орлом на груди. Я сказал ему, что Горди из «Бедового Джека» посоветовал мне обратиться к нему за помощью, и показал портреты мальчиков.

— Поглядите вокруг, — сказал он. — Видите кого-нибудь вроде них? И не увидите. Вон объявление висит: «Моложе двадцати одного не обслужим никого». Это не просто для красоты. Так оно и есть.

— В «Джулиусе» тоже висело объявление, — сказал я. — «Если ты голубой — вали отсюда, Бог с тобой».

— Помню! — просиял он. — Можно подумать, что туда кто-нибудь ходил, кроме голубых. Но чего еще ждать от этих чистоплюев с высшим образованием? — Он облокотился на стойку. — Только это было давно. Еще до «Голубой радости». До «Стоунуолла».

— Верно.

— Дайте-ка взглянуть еще раз. Они братья? Нет, на самом деле не похожи, просто такое впечатление, верно? Посмотришь на них — и в голову приходят здоровые мысли: всякие там скаутские сборы и купанье без плавок. Разноска газет по утрам. Игра в мяч с папашей на лужайке за домом.

Он не опознал мальчиков, и никто из немногих посетителей, которым он показал портреты, тоже не смог их опознать.

— Мы ведь сюда таких сопляков не пускаем, — сказал он. — К нам ходят поплакаться, какие они бессердечные или как дорого стоит их содержать. Ну-ка, погодите минутку. А это кто? — Он вгляделся в третий рисунок, на котором был изображен Резиновый Мужчина. — По-моему, я его видел. Не могу поклясться, но мне кажется, что видел.

Подошли еще несколько человек и, перегнувшись через мою голову, стали разглядывать рисунок.

— Конечно, видел, — сказал один. — В кино. Это Джин Хэкман.

— Похож, — сказал другой.

— Когда он в самой плохой форме, — сказал бармен. — Я понимаю, что вы хотите сказать, только это не он, верно?

Я подтвердил, что не он.

— А почему они нарисованы? Разве не проще опознавать по фотографии?

— Фотографии всем уже надоели, — сказал один из посетителей. — Я за рисунки. Это свежая идея.

— Да мы вовсе не собираемся заказывать новое оформление для бара, Джон. Этот портрет не для того, чтобы повесить его в парадном углу, — надо опознать этого человека.

Еще один посетитель, с изможденным лицом больного СПИДом, сказал:

— Я его видел. Здесь и на Западной улице. Наверно, раз пять-шесть за последние два года. Пару раз он был с женщиной.

— Как она выглядела?

— Похожа на доберман-пинчера. В черной коже с головы до ног, высокие сапоги, а на руках, по-моему, браслеты с шипами.

— Должно быть, его мамаша, — предположил кто-то.

— Они наверняка выходили на охоту, — сказал человек со СПИДом. — Искали, с кем бы поразвлечься. Это он убил тех мальчишек? Вы поэтому его разыскиваете?

Вопрос был настолько неожиданным, что я, не подумав, ответил:

— Одного из них. А откуда вы знаете?

— Видно было, что они убийцы, — просто ответил он. — Я сразу так подумал, когда в первый раз их увидел. Она — Диана, богиня охоты. А вот кто он — не соображу.

— Кронос? — спросил я.

— Кронос? Что ж, подходит, только это не то, что я подумал. Помню, на нем был кожаный плащ до пола, и он был похож на гестаповца — из тех, кто стучится к вам в дверь в три часа ночи. Вы понимаете, что я хочу сказать, — наверное, видели такое в кино?

— Да.

— Я подумал: вот двое убийц, они ищут кого-нибудь, чтобы отвести к себе и убить. Я тут же решил, что это глупости, только я был прав, верно?

— Да, — сказал я. — Вы были правы.

Я доехал на метро до Коламбус-Серкл и по дороге домой купил ранний выпуск «Таймс». Мне никто ничего не передавал, и в почте ничего интересного не оказалось. Я включил телевизор и посмотрел новости Си-эн-эн, а когда стали показывать рекламу, принялся листать газету. Мне попалась интересная большая статья о бандах торговцев наркотиками в Лос-Анджелесе, и я выключил телевизор.

Было уже за полночь, когда зазвонил телефон. Тихий голос произнес:

— Мэтт, это Гэри из «Парижской зелени». Не знаю, будет это тебе интересно или нет, но тот тип, о котором ты спрашивал вчера, только сейчас вошел и сел за стойку. Может, он выпьет рюмку и уйдет к тому времени, как я повешу трубку, но мне сдается, что он собирается некоторое время посидеть.

Я уже разулся, но в остальном был готов действовать, Правда, я устал и накануне поздно лег, но все это не имело значения.

Я сказал, что сейчас буду.

Чтобы добраться туда на такси, понадобилось меньше пяти минут, но уже на полдороге я начал думать, на кой черт мне все это надо. Что я собираюсь делать — посмотреть, как он пьет, и решить, убийца он или нет?

Нелепость всего этого стала еще очевиднее, когда я открыл дверь и вошел. Во всем заведении находились только два человека — Гэри за стойкой и Ричард Термен по другую ее сторону. Кухня была закрыта, а стулья официанты, прежде чем уйти, поставили вверх ножками на столики. Обычно «Парижская зелень» допоздна не работает: Гэри закрывает бар тогда же, когда официанты кончают работу и расходятся по домам.

Я подумал, что сегодня он не закрывает из-за меня. Жаль, если все это окажется зря.

При моем приближении Термен обернулся. Иногда по человеку не видно, сколько он выпил. Мик Баллу такой. Он может принять очень много, и ничего не будет заметно — только зеленые глаза смотрят чуть жестче. У Ричарда Термена все было наоборот. Стоило мне на него взглянуть, и стало ясно, что он пьет весь вечер. Его темно-голубые глаза были как стеклянные, нижняя часть лица набрякла, выпяченные губы расслабились.