Книга Миры под лезвием секиры, страница 98 – Юрий Брайдер, Николай Чадович

— Времени нет.

— Я быстро… За щеку дам…

— Смотри, еще откусит.

— Пусть только попробует! Наизнанку выверну… Но еще страшнее этих слов были сопровождающие их звуки: задавленный стон, булькающий хрип, резко оборвавшийся вскрик, тонкий, подвывающий плач, тоже резко оборвавшийся, глухие, с коротким треском удары, словно там вспарывают подушки.

Наконец в соседней хижине наступила мертвенная тишина и шаги стали приближаться. Сорванная штыком циновка отлетела в сторону, и в дверной проем просунулся автоматный ствол.

— Есть кто? — заорали снаружи. — Отзовись, а не то стрельну.

Верка с великим трудом, словно и не говорила, а свинцовую дробь языком ворочала, ответила:

— Не стрелять, тут только женщины и дети!

— Во! — удивился человек с автоматом. — Что-то слышится родное…

Не отнимая оружие от плеча, он осторожно переступил порог хижины — вовсе не демон смерти, а неприметный, колхозного вида мужичишка, весь перемазанный копотью и кровью. Таких, как он, Верка встречала на своем недолгом жизненном пути сотни: сторожей, грузчиков, шоферюг — никто никогда из этой породы выше не поднимался, разве что после революции в комбедах заседал, — и было тошно сознавать, что, возможно, именно такой вахлак лишил жизни ее сильного и красивого мужа.

Сзади, немного поотстав, шел второй, помоложе, неряшливо заросший жидкими светлыми волосами. В одной руке он нес канистру, от которой попахивало бензином, а другой на ходу застегивал штаны. Не расслышав Веркиных слов, он недовольно буркнул в спину напарника:

— Давай покороче тут… Вон уже все назад идут.

— Я тут, понимаешь, землячку обнаружил, — этот окурок присел перед Веркой на корточки. — Ну что, сестричка, досталось тебе? Не заездили негритосы?

Верка едва сдержалась, чтобы не плюнуть в ненавистную рожу, стертую, как подошва старого башмака. Нет, нельзя этого делать, надо терпеть — ведь рядом часто-часто дышит Килембе, а внутри у нее самой, в такт собственному надорванному сердцу, бьется другое, крохотное, как у ласточки. Надо терпеть! За всех нас когда-нибудь отомстит сын Мбори, потому что только сыновья могут рождаться в столь страшную и безнадежную годину.

— Выходи! — этот чувырло, этот позор рода человеческого посмел дернуть ее за руку. — Совсем ополоумела от радости… Ай! — взвыл он, укушенный Килембе за мякоть ладони. — Ах ты, звереныш!

— Не трогайте нас. Прошу. — Верка говорила короткими, рублеными фразами, словно выплевывала их. — Очень прошу. Эти люди спасли меня. Я обязана им. Очень обязана.

Человек, на котором сейчас была сосредоточена вся ее ненависть, повернул голову к двери.

— Слушай, помоги, — позвал он. — У девки совсем шарики за ролики заехали. Ничего не соображает.

Вдвоем они стали выкручивать брыкающейся Верке руки, но ей на помощь снова пришел Килембе — на этот раз взвыл уже патлатый сопляк.

— Бляха-муха! За ногу цапнул! Да я его сейчас по стенке размажу!

Он отступил назад, опрокинув сразу забулькавшую канистру, сорвал с плеча автомат и ткнул прикладом в головку Килембе, но проворный, как белка, малыш увернулся.

— Не надо-о! — заорала Верка. — Это мой ребенок. Не надо-о!

— Ври, да не завирайся, — тот из подонков, который был постарше, старался зажать ей рот твердой ладонью, пахнущей махоркой и сгоревшим порохом. — Ему же года четыре на глаз. Как ты такого здорового родила? Через жопу?

Килембе откатился к противоположной стене, вскочил и, вытянув руки по швам, загорланил, безбожно коверкая слова:

Ласцветали яблани и глуши, Паплыли туманы натлекои…

— Кончай этот хор Пятницкого! — Ублюдок, державший Верку, уже почти вытолкнул ее за порог. — Во, нарвались на приключения!

Бешеным лаем зашелся автомат, и внутри сразу полыхнуло, словно спичку поднесли к струе газа. Патлатый, с опаленными бровями и ресницами, еле успел выскочить из хижины.

— Кто стрелял? — донеслось со стороны ворот. — Вот я вас, разгильдяев! Сказано ведь было, беречь патроны!

Пламя столбом прорвалось сквозь непрочную крышу и завилось багровым жгутом, вокруг которого кружился жирный пепел. В хижине Ингбо было чему гореть

— в последнее время Верка подкинула своим бывшим хозяевам немало добротных вещей…

Ее почти волоком дотащили до ворот и впихнули в толпу тех, кто должен был прямо сейчас возвращаться на родину. Верка оказалась в одной компании с женщинами, побывавшими в африканском плену, и легкоранеными. Караван с тяжелоранеными и добычей уже ушел, а основные силы отряда готовились двинуться дальше в саванну.

Верка шла босая, растрепанная, с остановившимся взглядом. Можно было подумать, что это она не из плена домой возвращается, а совсем наоборот. Патлатый недоносок, которого начальство отрядило сопровождать женщин и раненых до реки, сочувственно поглядывал на нее со стороны и даже пробовал завязать разговор.

— Ну как, отошла уже? — спрашивал он.

— Ага, — кивала Верка. — Отошла. Все нормально.

— И зачем было так орать? Испугалась, наверное?

— Ага. Испугалась. Чуть в штаны не наложила.

— А я тебя знаю. Ты в районной больнице на «Скорой» работала. С тобой один мой знакомый гулял. Венька Быстрый. Помнишь?

— Ага. Не помню. Мало ли с кем я гуляла.

Исчерпав запас красноречия, патлатый немного поотстал, но потом опять начал приставать с расспросами, в которых ясно сквозила цель познакомиться с Веркой поближе. Видимо, пресловутый Венька Быстрый рассказал своему приятелю немало лестного о ней.

Первый раз Верка позволила себе обернуться, когда все они расположились на отдых вблизи высыхающего озерца, берега которого были превращены тысячами копыт в непролазную грязь. В той стороне, где за горизонтом осталась деревня, стоял столб дыма, вернее, сразу три, сливавшиеся на приличной высоте в единое целое. Значит, погибла не только деревня Мбори, но и две соседние, поменьше.

Несколько десятков антилоп и стадо газелей с большой неохотой уступило место у воды людям. Никак не прореагировал на появление двуногих только бегемот, умиравший посреди озерца, да стая аистов-марабу, понуро ожидавших его кончины.

Женщины, в спешке покинувшие свое жилье, ничего не успели захватить с собой, и сейчас легкораненые угощали их, чем могли. Завязывался незамысловатый походный флирт.

Патлатый, уже считавший себя чем-то вроде Веркиного покровителя, протянул ей свою фляжку.

— На, хлебни спиртяги.

— Не могу, — покачала головой Верка.

— Почему?

— Врачи запрещают. Недавно только вылечилась.