
Онлайн книга «Миры под лезвием секиры»
— Юморная ты девка! — Патлатый отхлебнул сам и рукавом вытер выступившую слезу. — Ох, люблю я таких! — Так в чем же дело? — Верка заставила себя ухмыльнуться. Патлатый слегка растерялся от столь недвусмысленного намека, однако новый глоток спирта добавил ему смелости. — Так это самое… Может, прогуляемся? — вкрадчиво предложил он. — Ага. Прогуляемся. Запросто. Небритый, нестриженый да вдобавок еще и давно не мытый кавалер галантно предложил Верке ручку, но та встала сама, даже не встала, а вскинулась, как распрямившаяся пружина. Внутри у нее была огромная, опасная пустота, можно даже сказать, бездна, в которую бесследно канули все дурацкие предрассудки, вроде норм человеческой морали и божьих заповедей. Покинув берег озерца, они направились к маячившей невдалеке рощице низкорослых акаций, по случаю засухи уже сбросивших листву. Патлатый шел впереди, выбирая дорогу, а Верка с садистским любопытством наблюдала за ним — ведь не каждый день можно увидеть человека, столь старательно отыскивающего место для собственной могилы. — Тебя как зовут? — вдруг спросила она. — По паспорту — Павел. А для друзей — Павлуша, — патлатый оглянулся. — А тебя? — Леди Макбет, — обыденным голосом ответила Верка. — Как-как? — лицо его стало предельно глупым. — А Венька Быстрый говорил, что тебя Верой зовут… — По паспорту. А для друзей — леди Макбет. Ну что, пришли? Земля, едва смоченная недавним дождем, была тверда, как камень. Пожухлая трава еле прикрывала ее. Поодаль торчал муравейник — против тех муравейников, которые Верка видела в родных лесах, как пирамида Хеопса против ларька «Соки-воды». — А жестковато не будет? — Павлуша осклабился. — В самый раз. Раздевайся. — Прямо так, сразу? — что-то в Верке не только привлекало, но уже и пугало Павлушу. — Слушай, — она смерила его презрительным взглядом, — не люблю я этих телячьих нежностей. Ты для чего меня сюда привел? Болтовней заниматься или трахаться? — Сейчас… — он глотнул из фляжки, прислонил автомат к стволу акации и запрыгал на одной ноге, стаскивая грубый армейский ботинок. — А ты сама? — Я-то всегда готова, — Верка расстегнула платье, под которым у нее ничего не было. Стащив левый ботинок, Павлуша прыгал теперь в другую сторону, стаскивая правый. Верка взяла автомат и, держа на отлете, принялась рассматривать его. — Эй, не балуй! — крикнул Павлуша, занятый уже своими штанами. — Не игрушка ведь! — Без тебя знаю, — ответила Верка. — Штука знакомая. Она действительно умела обращаться с автоматом — уроки военной подготовки в школе даром не прошли, — хотя до этого никогда не стреляла боевыми патронами. Сейчас она твердила про себя три заветных слова: «Предохранитель, затвор, спуск… Только в таком порядке… Предохранитель, затвор, спуск… Господи, лишь бы не забыть…» Павлуша остался в одних трусах, линялых от пота, а спереди пожелтевших от мочи. Чувствовал он себя как-то неуютно, но храбрился — лыбился, скреб пятерней впалую грудь, пританцовывал на месте. — Исподники-то снимай, — скривилась Верка. — Или меня стесняешься? Зачем же мужскую красу скрывать? Мужская краса оказалась бледной, сморщенной, немного кривоватой, с красной, как у мухомора, натруженной головкой. Создавшаяся ситуация волей-неволей принуждала мужчину к действию, и Павлуша шагнул вперед, однако Веркиных прелестей достичь не смог — помешал автоматный ствол, с которого, слава богу, мундштук уже был снят. Павлуша еще не сообразил, как тут следует поступить: удивиться, оскорбиться или рассмеяться — девка и впрямь оказалась шутейная, — но два металлических щелчка разной интенсивности, последовавшие друг за другом, отчетливо подсказали ему, что пришла пора испугаться, да и не на шутку. — Ты это… чего? — его детородный орган, до этого довольно вялый, от страха встал торчком. — Брось… Не надо… — Что ты с той девочкой сделал, которой свой поганый хрен в рот затолкал? — спросила Верка скучным голосом. — Убил? — Она же… черная, — козлиная бородка Павлуши затряслась. — Она же не человек… — А кто? — Так… мартышка… — Вот мартышке бы и совал. Она бы тебе его быстро уполовинила. — Ты против своих, значит… Продалась, к… кх-х — ругательство застряло у него в горле. — А ну повтори! — Верка толкнула его стволом автомата так, что на серой пупырчатой коже остался глубокий круглый отпечаток. — Повтори, гад! — Я говорю… зачем так… Мы же свои… Друг друга надо держаться… — Твои друзья в тамбовском лесу остались. Нечего тут рассусоливать. За тобой много всякого числится. Но сначала нужно с девочкой разобраться. Убил ты ее или нет? — Нет! — Павлуша замотал головой так энергично, что патлы разлетелись в стороны. — Врешь, — сказала Верка. — Убил. По глазам вижу. — Я не виноват! Приказ был! — Над детьми издеваться? — на ребрах Павлуши появилась новая отметина. — Сейчас я с тобой за эту девочку рассчитаюсь. А потом за того мальчика, что «Катюшу» пел. Я ведь тебя, гада, просила не трогать его. Тут уж Павлуша вообще сглупил — попытался вырвать у Верки автомат. Убивать она его не стала, а только дала очередь под ноги, правда, чуть-чуть не рассчитала — большой палец на Павлушиной правой ноге стал короче на целую фалангу. Бедняга, истошно вопя, запрыгал на одной ноге. Сомнений относительно своей участи у него уже не оставалось, но в самом темном уголке души еще билась дикая, звериная надежда — авось пронесет, авось выкручусь, авось это еще не смерть… — Иди туда, — Верка указала стволом автомата на муравейник. — Зачем? — большей глупости он и придумать не мог. — Мне так хочется. — А если не пойду? — Значит, прямо на этом месте подохнешь… Причитая и повизгивая от боли, Павлуша доковылял до этого грандиозного шедевра муравьиной архитектуры и по требованию Верки встал возле него на колени. — Так, — сказала Верка, критически осматривая уготовленное для Павлуши орудие пытки. — Ближе подвинься. Еще. Теперь засовывай туда свой конец. Что значит — не лезет? Правильно, это не девичий ротик… Сначала пальцем расковыряй… Больно? А ей не больно было? Если хочешь жить, терпи, — она приставила автомат к его затылку. — Дернешься, башку снесу. Уже через минуту стало ясно, что Павлуша испытывает боль, сопоставимую разве что со страданиями человека, сунувшего свой член в кипяток. Другой на его месте давно бы спровоцировал Верку на выстрел и тем самым положил бы конец этим мукам, но Павлуша был не таков. Он жаждал жизни так сильно, как это умеют делать только совершенно никчемные, гнусные да вдобавок еще и глупые люди. |