Книга Банда 3, страница 5 – Виктор Пронин

— Молодые ребята, неплохо одеты, что-то кашемировое...

— Сейчас в кашемировом ходят даже уличные лотошники. Это форма всех торгашей. Где твое пальто?

— На вешалке, — Анцыферов кивнул в сторону шкафа.

Пафнутьев поднялся, распахнул дверцу и увидел розоватое длинное пальто.

— Все ясно. Они тоже в кашемировом?

— Мне так показалось, — ох, не зря Анцыферов работал когда-то прокурором — все вопросы Пафнутьева разбивались о его неопределенность.

— Не хочешь ты мне помочь, Леонард, — тяжко вздохнул Пафнутьев и, резко оттолкнувшись, сделал полный оборот вместе с креслом. — И я даже знаю почему.

— Ну? — живо поинтересовался Анцыферов.

— Рыло в пуху.

— Грубовато выражаешься, — обиделся Анцыферов.

— Не я, народ. Это все он, негодник. Рыло в пуху, рожа крива, полюбишь козла... Необразованный, темный, пьяный... Вот и несет, что попало. Прости нас, Леонард!

— Кого это — вас?

— Меня и народ, — широко улыбнулся Пафнутьев, довольный, что поймал Анцыферова в эту невинную ловушку. — Хорошо. Бери ручку, бумагу и пиши. Так, мол, и так, настоящим подтверждаю, что люди, подвергшиеся нападению в ресторане, мне неизвестны, видел их впервые... Ну и так далее. Может, и от себя что-нибудь добавишь.

— Зачем такая расписка?

— Не знаю, — беззаботно ответил Пафнутьев. — Авось пригодится. Когда выяснится, к примеру, что один из убитых — твой сват, один из сбежавших — твой брат... Тогда я эту бумажку тебе под нос. А судья и скажет... Нет, скажет, Леонард Леонидович, вы были неискренни во время следствия, пытались утаить ваши криминальные связи, увести от наказания опасных преступников и потому снисхождения не заслуживаете, и я вынуждена буду, скажет судья, этакая полная женщина с накрашенным ртом и мелкими кудельками на голове, я вынуждена буду применить к вам не первую, а вторую часть статьи, которая предусматривает...

— Заткнись, Паша, — негромко сказал Анцыферов. Полная женщина с крашеными губами и высветленными кудельками, видимо, вызывала у него воспоминания, бросающие в дрожь. — Я напишу расписку, или как там ты ее называешь. Только не сейчас. Я должен подумать, собраться... Я плохо себя чувствую. Обстрелян и разгромлен мой ресторан, убиты люди...

— Убит только один, — поправил Пафнутьев.

— Это неважно... Идет следствие, милиция... Не могу. Извини. Чуть позже.

— Хорошо, — легко согласился Пафнутьев. — Пусть будет так, как ты хочешь. Я всегда шел тебе навстречу, зачем сейчас нарушать сложившиеся отношения? Не буду. Скажи, пожалуйста... У тебя есть заместитель?

— Есть, но он в отъезде...

— Далеко?

— На Кубани. За вином поехал.

— Помощник есть?

— Не понимаю, о чем ты? Есть бухгалтер, снабженец...

— Где они сидят?

— Рядом общая комната. Там несколько столов, телефоны и прочее.

— Этот кабинет ты занимаешь единолично?

— Конечно! — Анцыферов вскинул голову, словно бы оскорбленный таким вопросом. — Это мой личный кабинет.

— А в твое отсутствие может кто-то зайти, посидеть за столом, позвонить, распить бутылку водки...

— Исключено! — резко сказал Анцыферов. — Я запираю дверь, даже если выхожу на пять минут.

— Это хорошо, — одобрил Пафнутьев. — Так и надо. Все-таки должно быть какое-то расстояние между хозяином и обслугой, верно?

— Да, — неуверенно кивнул Анцыферов, пытаясь понять, к чему клонит Пафнутьев, чего добивается. — Видишь ли, есть коммерческая тайна, документы, отчетность... Деньги, в конце концов... Я просто вынужден хранить неприкосновенность этого кабинета.

— Даже дверь, я вижу, бронированная, — уважительно произнес Пафнутьев.

— Дверь бронированная, кованая решетка на окне, сигнализация, телевизионные камеры, — перечислял Анцыферов каким-то странным тоном — и хвалясь владениями, и все больше настораживаясь.

— Значит, никто не пользуется твоим кабинетом? — повторил вопрос Пафнутьев.

— Я же сказал, — Анцыферов снова перешел к своей манере отвечать неопределенно, ни на чем не настаивать, ничего не утверждать.

Пафнутьев откинулся на спинку кресла, подпер щеку ладонью, прикрыл глаза и, кажется, задумался или, устав, решил немного передохнуть, а то и вздремнуть. Анцыферов недоуменно склонил голову к плечу, как умная собака, пытаясь понять, как поступить. Рука, его, как обычно в таких случаях, непроизвольно дернулась вперед, кисть обнажилась, и он посмотрел на часы. Потом потянулся к телефону.

— Не звонить! — резко сказал Пафнутьев.

— Не понял?

— Не надо звонить при мне. Уйду — тогда сколько угодно. А сейчас не надо.

— А если мне позвонят?

— Трубку не брать.

— Но я могу и не послушаться, а, Паша?

— Послушаешься. Иначе применю оружие.

— Что происходит, Паша?

— Когда уйду — говори с кем угодно, звони куда угодно... Но пока я здесь, хочу насладиться общением только с тобой, — Пафнутьев, будто извиняясь, развел руки в стороны, дескать, извини, дорогой, тут я не властен над собой.

В это время раздался мягкий, воркующий звонок. Анцыферов вопросительно посмотрел на Пафнутьева. А тот невозмутимо поднялся и взял трубку.

— Вас слушают, — сказал Пафнутьев скомканным голосом так, что сразу невозможно было понять, кто говорит. Но слова он произнес анцыферовские. Тот, сидя в прокурорском кабинете, начинал разговор с этих вот церемонных, вроде бы уважительных слов.

— Леня, мы у тебя кое-что забыли, — произнес молодой голос. — Ты в курсе? Алло!

— Говорите, я слушаю! — сказал Пафнутьев и весело подмигнул Анцыферову, давая понять, что разговор идет легкий, необязательный, и не грех при таком разговоре пошутить.

— Это Леонард?

— Вас слушают, — повторил Пафнутьев, но человек на том конце провода уже догадался о своей ошибке и положил трубку.

— Кто звонил? — спросил Анцыферов.

— А! — Пафнутьев беззаботно махнул рукой и снова уселся в кресло. — Твои ребята звонили.

— Какие ребята? — помертвевшим голосом спросил Анцыферов.

— Ну, эти... Как их... Которые утром перекусывали, а потом сматывались черным ходом.

— И что сказали?

— Леонард! — воскликнул Пафнутьев. — Я тебя не понимаю! Вместо того чтобы возмутиться, послать меня к какой-то там матери, ты все принимаешь за чистую монету и даже спрашиваешь, о чем был разговор... Как понимать?

— Шутка, — холодно сказал Анцыферов. — Это, Паша, была шутка. И не более того. Ты перестал понимать шутки, переутомился. И вообще, если хочешь услышать мой совет...