Онлайн книга «Игра в кино»
|
По тонким бикфордовым шнурам резво катился огонь. Шнуры бежали от временного дощатого навеса к подножию заснеженной и поросшей стелющейся березой сопочке, а за ней, вдали, внизу, в распадке шли работы по прокладке трубопровода, и там же заходил на посадку вертолет Ми-6. Огонь добежал по шнурам до разложенных по цепочке мешков с аммоналом, ухнул шестерной взрыв, сопку разом ополовинило этим взрывом, взметнуло, как щепу, подлесок, закружило с мерзлотой и снегом и кинуло вбок. А по дощатому настилу временного укрытия застучали комья земли, и у входа взрывной волной бросило оземь мертвую белую куропатку. – Убери, – попросил Гурьянова Фадеич. – Не могу смотреть. Придумали бы чего, чтоб все живое до взрыва разбегалось, а? Написать в газету? Гурьянов не успел ответить – затрещала «урожайка». Фадеич снял трубку. – Алле? Да, закончили, снимай оцепление. Положил трубку и сообщил Гурьянову: – К тебе гости прилетели. – Кто? – удивился Гурьянов. – Не знаю. Собирай инструмент.Полина шла от вертолета, глаза радостные, аж светятся. Гурьянов двигался ей навстречу вдоль нитки нефтепровода, мимо работающих трубоукладчиков, скреперов. – Здравствуй. Случилось чего? – Ага. Здравствуй, Митя. Поцеловать можно? – Люди ж тут. Шальная ты, ей-бо! К вертолету спешил пилот, предупредил: – Вы недолго. Сейчас вылетаем. – Я быстро, – отозвалась Поля. – Отойдем, Митя. …Они стояли в стороне от людей и вертолета. Снег и солнце слепили глаза. – Ты ж говорила – бездетная, – изумлялся Гурьянов. – Ну да, – счастливо улыбнулась Поля. – Сама удивляюсь. А врачиха аж не поверила сначала, а потом убедилась – точно. От любви, наверно. Просто, говорит, чудо какое-то. Митя, ты не думай, я не в жены прошусь. Только скажи: дашь ему имя свое? – То есть как это? – Я сама воспитаю, только бы имя, фамилию, а? Чтоб отца знал. А тебе хлопот никаких не будет, ей-богу. – Дура ты! Я сказал – женюсь. И женюсь. А с ребенком нам рано. Понимать должна – что у нас есть? Женимся, на курорт съездим, погуляем годика два – тогда и… Она как помертвела сразу: – Ну что ты все считаешь, Митя! Я ж не прошу ничего, только фамилию. Ты ж не любишь меня. – При чем тут любишь?! Просто нам рано сейчас, рано. Я еще жизни не видел. – Эй! – позвали их от вертолета, и тут же взревел мотор, и винт погнал по полю снежную замять. Гурьянов и Полина побежали к вертолету. Он держал ее под руку, будто она уже на сносях была, и говорил, и просил на ходу, наклоняясь под встречным ветром и снегом: – Нам сейчас не надо этого, Поля. Я приеду. Я через неделю за взрывчаткой приеду, слышишь? Ты сама подумай – зачем нам дитя сейчас?Бортовая полуторка, высоко подпрыгивая пустым кузовом на ухабах, поднялась с реки на взгорок, проехала по улице поселка и тормознула у магазина. Перед входом в магазин стояли оленьи нарты и человек десять ненцев в оленьих малицах и кисах. Хоть и день уже был, а магазин закрыт на висячий замок, и ненцы волнуются. Гурьянов направился ко второму торцу, к жилой Полиной половине дома. Уже подошел почти, когда оттуда вышла располневшая Алена, закрыла дверь на замок и двинулась ко входу в магазин, крикнула ненцам: – Сейчас! Открываю! – Лена, – сказал ей Гурьянов. – А Поля где, в больнице? Но Алена демонстративно смотрит сквозь него, как на пустое место, и проходит мимо. – Алена! – недоуменно окликнул он. Нет, не обернулась.Митина полуторка на рысях тормознула возле буровой вышки, юзом прокатилась по разъезженной ледяной колее, стала. Митя прямо с подножки запрыгнул на помост буровой, схватил Феньку за лацканы брезентовой робы. – Где Полина? Фенька промазученной рукавицей оторвал Митины руки от своей робы, поднял холодные глаза, сказал спокойно: – А тебе зачем? Бурильщики выжидательно повернулись к ним от ротора, готовые, конечно, в случае чего тут же прийти Феньке на помощь, но Гурьянов по-прежнему резко спросил: – Знаешь иль нет? – Нет. Да она и сама не знает, – горестно отвечает Фенька. – Как это? Мне сказали, она улетела. Куда? – Я ж говорю: она сама не знала. – Она ж брала билет! – Не-а. Она почтовым до Тюмени, а оттуда – куда поведет. Сказала, что рук тебе вязать не хочет. – И вдруг прибавил с жалостью и даже снисходительностью какой-то: – Дурак ты, Митя.Он шел по окраине поселка. Ненецкие чумы стояли здесь вперемешку с русскими рублеными домами, и во дворах, вывешенные на шестах, дубились морозом вывороченные собачьи шкуры. Позже из них сделают унты, столь нужные человеку на Севере, но все же эти пестрые выворотки, бывшие еще вчера живыми Тузиками и Бобиками, это напоминание о людском и собственном предательстве, выставленное в ряд… с души воротило глядеть, паскудно было. Опустив глаза, Гурьянов ускорил шаг. В сберкассе молодая кассирша крест-накрест перечеркнула сберкнижку и с явной враждебностью выложила перед Гурьяновым самые старые деньги – несколько пачек засаленных и захватанных рублевых и трехрублевых купюр. Медленно отсчитала еще шестнадцать старых рублевок, подвела итог: – Одна тысяча сто шестнадцать рублей двадцать три копейки. Пересчитайте. – А крупней нету? – Для вас – нету. Пересчитайте. – Дура, – сказал он и сгреб деньги. А потом в «балке» он складывал в чемодан свои вещи – свитер, пару рубах, белье. Деньги, перевязанные бинтом, сунул поглубже, на дно. На тумбочке стоял транзисторный приемник «Сокол», Гурьянов поколебался, но взял и его, положил в чемодан. – Куда ты? – удивился оспатый. Гурьянов промолчал. – Ты куда собрался? – приставал оспатый. Гурьянов взял чемодан и подался к выходу. – А чё случилось? – спросил оспатый с недоумением. И даже слегка загородил дорогу. – Чё случилось, Гурьянов? Гурьянов поднял на него глаза. – Чихал я на вас. Понял?Вертолет взревел, закрутил винтом. Механик изнутри салона защелкнул дверцу и мимо Гурьянова, по мешкам с мороженой рыбой пробрался вперед, к пилотам. Рыбы в вертолете было много – целый салон. Нельма и муксун – в мешках, а полутораметровые осетры, звонкие, как бревна, свалены были прямо на пол. Заиндевевшие, они смотрели на мир тупыми слюдяными глазами. Гурьянов сидел у иллюминатора на мешке с мороженой нельмой. Вертолет оторвался от земли и, выполняя разворот, завис над стройучастком. |