Книга Настоящая любовь или Жизнь как роман, страница 12 – Эдуард Тополь

В тот вечер я дежурил по очередной своей небольшой статье, которая стояла на третьей полосе, и сидел внизу, в типографии, в комнате, отгороженной от типографского шума стеклянной стеной. Комната была большая, залитая, как и вся типография, светом неоновых ламп, за столами трудились над своими полосами такие же, как я, дежурные сотрудники редакции. Мы отыскивали на сырых еще полосах последние ошибки, впопыхах меняли заголовки и т. д.

Наконец без семи девять главный редактор подписал третью полосу в печать, мое дежурство закончилось. Я сказал своим коллегам привычное «до завтра» и пошел домой. Жил я тогда на квартире своего приятеля, уехавшего на полтора года в одну из южноафриканских стран в качестве корреспондента нашей газеты.

От редакции до его дома было шесть остановок троллейбусом, но сначала я зашел в гастроном, запасся холостяцким ужином — сыром, колбасой, пачкой пельменей, бутылкой кефира и батоном белого хлеба. Потом поехал домой. Лифта в доме у моего приятеля не было, я поднялся на третий этаж пешком.

На площадке третьего этажа перед дверью моей квартиры сидела на чемодане Соня. Прислонившись спиной к стене, она дремала — видимо, ждала меня давно.

Я удивленно остановился.

— Соня!

Потом она с любопытством оглядывала квартиру. Тут было на что посмотреть — мой приятель не раз бывал в командировках за рубежом, особенно в Африке, и в доме у него было полным-полно африканских масок, статуэток из черного дерева, диковинных цветов в горшках и кадках. И еще были четыре клетки с глухонемыми попугаями, драчливыми канарейками и ярко-розово-синей птицей, название которой я никогда не мог запомнить. У ног Сони терся старый ангорский кот Сидор.

— И надолго уехал хозяин? — спросила Соня.

— На полтора года, — сказал я.

— А когда он вернется, где ты будешь жить?

— Ну, найду себе что-нибудь другое…

— Но это, наверно, очень дорого. Сколько ты ему платишь?

— Ничего не плачу. Обычную квартплату.

— Врешь, — сказала Соня. — За такую квартиру…

— Почему «врешь»? Они же не могли все это бросить. Цветы, птицы, Сидор, наконец… — ответил я несколько нервно.

— А-а… — грустно протянула Соня. — Понятно. Ты тут поливаешь цветы…

— А ты надолго приехала? — перевел я разговор. — Разве сейчас каникулы?

— Я приехала насовсем, Петя. Я ушла от мужа.

— Как это? Почему? — оторопел я.

— Потому что он тупой. Тупой, понимаешь?

— Но ведь он тебя любит, ты сама писала.

— Мало ли что я писала! Я могу здесь пожить?

— Конечно! О чем ты спрашиваешь?! Соня, но как же так?

— Так, Петя, так… Не будем об этом… Ты служил в армии, а я жила там одна, совершенно одна… Он добрый человек, он всегда ходил со мной на могилу к нашим, а потом… сделал предложение, ну и… я ведь была совсем одна, понимаешь?

— Сонька! — сказал я и обнял ее и стал целовать эти печальные горькие глаза. И вдруг почувствовал — руками, которыми обнимал ее, — что она как бы оплывает, как бы оттаивает и все то, что, видимо, накопилось в ее одинокой душе за последнее время, вот-вот хлынет наружу слезами облегчения и муки. — Соня! — сказал я с болью.

И она заплакала. Она заплакала у меня на плече и стала порывисто, наобум целовать меня в шею, в глаза, в щеки, приговаривая:

— Петька! Петька! Петенька!!!

…Плакала ли когда-нибудь ваша родная сестра на вашем плече?..

— Сонь, перестань… Сонь, перестань, успокойся… Милая моя. Все. Все прошло. Ты будешь жить здесь. Мы будем вместе, слышишь? — Я гладил ее по голове и вдруг увидел в ее пышных волосах одинокий седой волос. — Что это, Соня?!

— Ерунда, — сказала она, вытирая слезы. — Ерунда. Почему тебя не приняли в институт? Ты же прошел конкурс.

— Ну, не приняли и плевать, — сказал я. — Поступлю на вечерний. Поработаю в газете и поступлю. И вообще, на писателей не учат. Я начал прозу писать, Соня. В одном журнале обещают напечатать мой рассказ. Тогда я куплю тебе путевку, тебе нужно отдохнуть. А потом мы что-нибудь придумаем…

— Глупый, — сказала она. — Я уже все придумала, сама. Смотри. — Она достала из сумочки какое-то письмо. — Меня уже пригласили работать в Шатуру, в музыкальную школу. Это под Москвой, двести километров. Мы будем видеться каждое воскресенье. Мы теперь всегда будем вместе, хорошо? Нас ведь только двое осталось, Петя…

И как назло, именно в этот момент раздался звонок в прихожей.

— Кто это? — спросила Соня.

Я знал, кто это, но сделал вид, что не знаю, — пожал плечами и пошел открывать дверь. Конечно, это была Ирка.

— Привет, — сказала она, шагнув через порог. — Извини, я задержалась, столько народу в метро! Из театров, что ли, едут…

— Футбол сегодня, — сказал я.

Она сбросила пальто и тут увидела Сонин чемодан.

— Чей это? — сказала она.

— Идем, я познакомлю тебя с моей сестрой, — сказал я.

— А может быть, я… — Она потянулась к пальто, собираясь уйти.

— Идем, — сказал я и провел ее в комнату. — Познакомься, Соня, это Ира.

Только женщины могут так коротко, одним взглядом охватить друг друга. Впрочем, они церемонно пожали друг другу руки, сказали «очень приятно». Ирка еще добавила:

— А вы очень похожи. Петя, можно тебя на минутку, по делу… Я ведь на бегу заскочила, я очень спешу… — И увела меня на кухню. Там, закрыв за собой дверь, она сказала: — Мог бы предупредить, я ехала через весь город.

— Я сам не знал. Она только приехала. Но не в этом дело. Ты можешь остаться.

— Еще чего?! Надолго она?

Я пожал плечами, сказал:

— Ириш, слушай. Мне нужны билеты — в филармонию, в театр, а до зарплаты еще неделя. А она уже год как нигде не была…

— Ясно, — прервала она и открыла сумочку. — Тридцать рублей. Если не хватит, я еще достану, у мамы…

Она протянула мне деньги.

— Ну, тридцать — это много… — замялся я.

— Возьми, — приказала она.

— Когда напечатают мой рассказ… — начал было я.

— Ладно тебе! — перебила она. — Рассказ! Если напечатают, я куплю тебе коньяк, а ты купишь себе костюм или пишмашинку.

— Спасибо, — сказал я, пряча деньги в карман, и протянул руку, чтобы открыть дверь из кухни.

Но Ирка удержала меня. Я вопросительно поглядел на нее.

— Идем, ведь неудобно, — сказал я.

Но она молча и ожидающе смотрела мне в глаза.

— Ты псих, — сказал я. — Ты просто псих.

— Ага, — сказала она и притянула меня к себе, обняла и поцеловала. Потом, прильнув ко мне всем телом, поцеловала еще и еще раз. И тихо сказала: — Петя, я останусь, а? Ведь тут две комнаты. Я люблю тебя, Петь…