Онлайн книга «Настоящая любовь или Жизнь как роман»
|
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (изумленно). Ты что, и вправду идиот? Как ты можешь просить за соперника? ДОСТОЕВСКИЙ. Не во мне дело, ваше высокопревосходительство. Мне хоть бы она не была в бедности… ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (кучеру, в досаде). Трогай! И — захлопнул дверцу. Кучер хлестнул лошадей. КУЧЕР. Но! С Богом! Сытая шестерка рысаков срывается с места, колеса кареты чуть не отдавили Достоевскому ноги. И не успел он отскочить, как мимо, обдав его грязью, проносится телега с багажом, а за ней — возок с адъютантом и слугой. Достоевский, дойдя до ворот, долго смотрит вслед генеральскому кортежу, уходящему в метель по грязной колее. Мокрый снег падает ему на лицо, на куцую солдатскую шапку-треуголку и поникшие плечи… Санкт-Петербург, кабинет императора в зимнем дворце. Зима, день В Зимнем дворце в кабинете императора Александра Николаевича ярко горит камин, и 37-летний император, поставив на каминный камень ногу в сиятельном сапоге, сам помешивает дрова витым чугунным стеком. Врангель стоит посреди кабинета, на ковре, читает с листа. ВРАНГЕЛЬ (декламируя). Эпоха новая пред нами, Надежды сладостной заря Восходит ярко пред очами… Благослови, Господь, царя!.. Кроме Александра, в кабинете находятся мать царя, его брат, великий князь Николай, и кузен царя принц Ольденбургский, они сидят в креслах и на диване. Но Врангель, читая стихи, тревожно поглядывает только на императора, который стоит спиной к нему у камина. ВРАНГЕЛЬ (продолжая). Идет наш царь принять корону, Молитву чистую творя. Взывают русских миллионы: Благослови, Господь, царя!.. Александр поворачивается, подходит к Врангелю, берет у него из рук лист со стихами и читает дальше сам. АЛЕКСАНДР (с преувеличенным пафосом). Своею жизнию и кровью Царю послужим своему; Исполни ж светом и любовью Россию, верную ему! (С насмешкой.) И этим угодничеством он хочет добиться от меня смягчения своей участи? Александр презрительно подносит лист со стихами к камину. Врангель непроизвольно дергается к этому листу, занесенному царем над огнем. Но, сдержав себя, смотрит на императрицу, мать царя. МАТЬ ЦАРЯ (Александру). Погоди, Алекс! А я не сомневаюсь в искренности его раскаяния! Ты подумай: он, практически твой ровесник, даже младше тебя, а уже седьмой год в каторге и в солдатах!.. Александр изумленно поворачивается к матери. Врангель переводит взгляд на князя Николая, брата царя. КНЯЗЬ НИКОЛАЙ. А ты помнишь, Саша, как мы плакали, читая «Бедных людей»? Сам папа плакал, царство ему небесное… Врангель смотрит на принца Ольденбургского, кузена царя. ПРИНЦ ОЛЬДЕНБУРГСКИЙ. В конце концов, даже подарив этому писателю амнистию, всегда можно потом отправить его обратно, если что не так… МАТЬ ЦАРЯ. А сейчас взять его под надзор полиции. Негласный, конечно. Александр удивленно переводит взгляд с брата на кузена, на мать… Семипалатинск. Зимнее утро, минус тридцать пять По утренней улице народ — в дохах, шубах и валенках — идет в церковь на воскресную службу… От мороза воздух искрится, а солнце окутано маревом, как разбитым яичным желтком… Подростки, столпившись на углу, играют в плевки: кто плюнет дальше, чтобы плевок успел замерзнуть в полете и льдышкой удариться о землю… Сани почтмейстера, прокатив по улице, останавливаются у крыльца штаба батальона, из саней выходит почтмейстер с брезентовым почтовым мешком, волочит этот мешок в штаб… Штаб батальона. То же зимнее утро (продолжение) Почтмейстер с мешком заходит в штабную комнату. Здесь, у окна, сидит за столом писарь унтер-офицер Достоевский, ведет записи в огромной амбарной книге. Почтмейстер, подойдя к его столу, вытряхивает из мешка почту — несколько десятков писем. ПОЧТМЕЙСТЕР. Тут и тебе есть, от Врангеля. Достоевский оживляется, лихорадочно ворошит пакеты и конверты, находит тонкий засургученный конверт, нетерпеливыми руками взламывает печати, извлекает лист бумаги и вдруг вскакивает. ДОСТОЕВСКИЙ (кричит, как безумный). Я сделал это! Я сделал! Достоевский бросается к окну, вышибает его одним ударом и, даже не заметив, что окровавил себе руки стеклом, высовывается наружу. ДОСТОЕВСКИЙ (крича, прохожим). Есть Бог! Есть! Я помилован! Произведен в прапорщики!.. Слышен звон церковных колоколов… Сибирь. Зима Звон этот смешивается с гулким стуком копыт по промороженному панцирю зимней дороги. Это в санях с парой пристяжных несется в Кузнецк новопроизведенный прапорщик русской императорской армии Федор Достоевский. Он не жалеет лошадей — хмелея от своей свободы, любви и нетерпения, он, стоя, хлещет и хлещет коней… ДОСТОЕВСКИЙ (кричит в упоении). Мария!.. Я еду!.. Я свободен!.. Во весь опор несутся взмыленные кони, орет от счастья Достоевский, и бубном грохочет промороженная дорога под копытами коней. За этим грохотом нарастает перезвон церковных колоколов — все громче, громче… Под этот перезвон… Кузнецк, домик Марии Достоевский падает на колени перед Марией. ДОСТОЕВСКИЙ (сбивчиво). Мария, все сбудется! Все, что я обещал! Европа, слава, Франция! Ты увидишь свою родину, клянусь! Только иди за меня! Колокольный звон перекрывает его голос, он почти оглушает… Церковь в Семипалатинске. Солнечный зимний день Под звон колоколов священник венчает прапорщика Достоевского и Марию Исаеву. СВЯЩЕННИК. Берешь ли ты, Федор, по изволению благому, непринужденному и обдуманному, в жены себе эту Марию, стоящую пред тобою? ДОСТОЕВСКИЙ (стоя у амвона, радостно). Беру, святой отец! Яркое зимнее солнце бьет в окна церкви и дробится в высоком витраже. |