Онлайн книга «Настоящая любовь или Жизнь как роман»
|
— У тебя тут свободно? — Занято, — нервно сказала Сонька. — Наверно, занято. Не знаю… Студентка ушла назад, явно обидевшись, потому что весь зал уже уселся, а на сцену выходила ведущая. По деревянной сцене процокали ее каблучки, и в торжественной тишине она объявила звонко, отделяя каждое слово: — Начинаем концерт органной музыки!.. У входа в филармонию взмокший Мурат выхватил из кармана семь билетов, оторвал один, протянул билетерше, а остальные сунул обратно в карман. Билетерша посмотрела на него с удивлением — у него был явно зачумленный вид, глаза горели, по лицу и рубахе расползся бриолин. Но билет есть — билетерша пустила его. Он влетел в зал, когда органист уже раскланивался с аплодирующей публикой и ведущая объявляла первый номер: — Бах! Прелюдии и фуги! Мурат пробежал по пустому проходу, нашел восьмой ряд и шмякнулся в кресло рядом с Сонькой. Сонька посмотрела на него уничижительным взглядом и демонстративно отвернулась. Он достал из кармана четыре рубля, положил ей на сумочку, которую она держала на коленях. — Это за билеты, — сказал он. — А где же?.. — Соня кивнула на пустые места. Он пожал плечами. Она посмотрела на него, усмехнулась, достала из сумочки полтинник и положила ему на колено. — Это за мой билет, — сказала она и опять отвернулась к сцене, где органист уже занимал место за клавиатурой органа. Мурат покосился на Соньку — она сидела выпрямив спину, глядя строго перед собой, и во всем ее облике была отчужденность и неприступность. Ей казалось, что весь зал смотрит сейчас на них, на эту странную пару в восьмом ряду, сидящую отдельно ото всех и окруженную пустотой свободных кресел. И от этого Сонька злилась и краснела. — Туда смотри, — сказала она Мурату сквозь зубы, не повернув головы и только взглядом показывая на сцену. И тут зазвучал орган. Мурат удивленно оглянулся — величественный рокот органа он слышал впервые в жизни. Маленький органист Гарри Гродберг потерялся на фоне своего гигантского инструмента, и казалось — сам Бах низвергает свои прелюдии и фуги на эту обособленную пару в восьмом ряду. Сонька умела слушать музыку — все-таки она была музыкантшей. Поэтому вскоре она забыла обо всем, кроме музыки, и сидела уже свободней, а не так, словно аршин проглотила. А Мурат следил за маленьким органистом и больше удивлялся его сноровке, чем слушал музыку. И еще — поглядывал на Соню. — Слушай! Ты слушай! — изредка говорила ему Сонька и однажды — во время какого-то очень свирепого баховского извержения звуков — даже взяла его за руку и сжала ее. Мурат аж окаменел от этого ее прикосновения и взмок, словно его бросило в жар. О, этот Бах! Он венчал их в эти минуты, он венчал в эти минуты совершенно невероятную пару в восьмом ряду — Соньке было девятнадцать лет, а Мурату еще не было шестнадцати. Впрочем, ни Мурат, ни Сонька, ни тем более его величество Бах не знали тогда, что это — венчание… Но может быть, помимо своей воли и знания, Соня и Мурат чувствовали в этой музыке НЕЧТО — ведь Бах есть Бах, как ни крути. Я думаю, что чувствовали, — они сидели какие-то притихшие, а уединенность в своем восьмом ряду еще больше сближала их… …Теперь по законам кинематографа должна прозвучать пощечина. О, как бы это было по-киношному — после Баха, после первых тонких нитей музыки, связавших моих героев, — выстрелить пощечиной, которую, например, Сонька дала Мурату за то, что он, допустим, решил ее поцеловать! Но что же мне делать — ведь пощечины не было, не было… А был по-южному темный вечер, и крупные кавказские звезды плыли над городом, а Мурат и Сонька шли домой, и Соньке неловко было идти рядом с ним, поскольку он на два сантиметра ниже ее ростом и моложе на четыре года. А единственное, о чем думал Мурат, — это взять ее под руку или нет. Взять под руку или нет — кто из нас в молодости не решал таких задач-головоломок?! А Соньке меньше всего хотелось встретить знакомых. А Мурату больше всего хотелось взять ее под руку. Ой, какой простой и какой сложный вопрос! Они переходили какую-то улицу, навстречу шла машина, и Мурат, воспользовавшись этим, взял Соньку под локоть. Он вел ее через улицу, как ведут слепого, или — он нес ее локоть, как несут рюмку, полную до краев. Ой, почему такие узкие улицы в нашем городе?! На той стороне улицы Сонька высвободила руку, и они опять пошли порознь и молча. Господи, как трудно в юности найти тему для разговора, для самого простого разговора с девушкой, в которую ты влюблен! — Тебе понравился концерт? — спросила Соня. — Ага… — И только через несколько шагов: — А тебе? — Мне очень… И опять — затяжное молчание, и снова они переходят улицу, и снова он берет ее под локоть, а на той стороне улицы она опять высвободила руку. Наконец, все убыстряя шаг, они пришли к нашему дому. — Спасибо. До свидания, — сухо сказала Соня, как и положено по протоколу. — А может быть, это… погуляем? — робко предложил он. — Зачем? — спросила Соня. — Ну, так… Она отрицательно покачала головой: — Не могу. Брат приехал. В отпуск из армии. До свидания, — сказала Соня и подала Мурату руку. — До свидания! — Он обрадовался — ведь она не может с ним еще погулять только потому, что приехал брат! А так бы… Он пожал ей руку и даже не попытался задержать ее руку в своей. — А в другой раз погуляем? — спросил он с надеждой. У нее не хватило духу убить его отказом, она сказала: — Может быть. До свидания. И тут же ушла и взбежала по лестнице на второй этаж, а он стоял и слушал цокот ее каблучков. И когда хлопнула наверху дверь и все затихло — он пошел домой. Но слово «пошел» тут не годится, потому что душа у него в этот момент пела. И, поддев ногой валявшуюся на дороге консервную банку, он финтом послал ее в темноту улицы… Вот и все. А пощечины не было. Не было… А теперь такая легкая-легкая музыка. Как в хорошем кино. Мы идем по солнечной стороне улицы — я и моя сестра Сонька. На мне форма моряка Балтийского Краснознаменного флота, гюйс вытравлен морскими ветрами, бескозырка заломлена, на бескозырке золотом — «Балтийский флот». Рядом идет Сонька. Она в легком платье-мини, и волосы подобраны в узел. Я говорю с ней как взрослый и старший брат. — Цель! — говорю я. — Понимаешь, главное — выбрать цель и не сдаваться. Я писал стихи даже в наряде. И по ночам. И на вахте. А потом взял и послал их в Литинститут. И пришел ответ: «Вы прошли творческий конкурс». Но если бы мне отказали, я бы на будущий год попробовал снова, в пятый раз… |