Онлайн книга «Остров»
|
Мейнард закрыл глаза, ожидая боли, которую он не мог себе вообразить. Одним движением женщина рассекла купальные трусы Мейнарда от талии до паха. Она схватила его половые органы. – Это будет моим! – Она вызывающе засверкала глазами, глядя на Hay и Хиссонера. – Я осную род, о котором будут петь в будущем. Это мое право. Собравшиеся молчали. Мейнард слышал в ушах биение крови. Боль приходила и уходила волнами. Он видел руку женщины, но ее крепкую хватку он не ощущал – жгучая боль в ушах и бедрах перекрывала все другие ощущения. Первым заговорил Хиссонер. – Закон. Это ее право. – Но традиции... – начал Hay. – Традиции – это обычай, а Закон – это правила. Закон говорит, что она имеет право решать. – Но решать означает... – ... это не означает убить, если разобраться по сути. Hay был недоволен. Одной рукой он снял Юстина с плеча и опустил его на песок. Он сказал женщине: – Он может жить, но только пока ты не зачнешь ребенка. Он твой. Если он хоть однажды нарушит Закон, проклятие ляжет на тебя. Этими самыми руками, – он поднял руки к лицу женщины, – я вырву тебе матку и брошу ее в море. Осмелев от выпитого рома и своей победы, женщина встряхнула органы Мейнарда. – А если это плохо мне послужит, я брошу это в море, – она рассмеялась, и толпа отозвалась волной облегченного смеха. – Ты умрешь плохо, – сказал Hay Мейнарду. – Что ты делаешь в жизни? – Я пишу. – Писец? Тогда, вероятно, ты будешь делать двойную работу. У нас не было писца со времен Эсквемелина. – Эсквемелин? Вы знаете про Эсквемелина? Хиссонер перебил его, предостерегающе грозя ему пальцем: – Ты должен знать, что ты во власти женщины. Поступай правильно со вдовой. Так говорил Ездра. – Снимите его, – сказал Hay и повернулся, чтобы уйти. Юстин не пошел за ним. Он остался рядом с отцом, в то время как двое мужчин обрезали веревки и опустили Мейнарда на песок. С края поляны Hay позвал: – Пошли, парень! Он больше не отец тебе. Он теперь лишь катамит при этой карге. Уже едва сознавая, что происходит вокруг, Мейнард все же почувствовал, что Юстин колеблется, и понял его. – Иди, – прошептал он. – Делай что угодно. Смирись с этим. Главное, оставайся живым. – Мейнард боролся с наплывавшим на него туманом, пока не увидел, что Юстин повиновался. Затем сознание покинуло его. * * * Он не знал, сколько времени он проспал, так как сон его был беспокойным и сопровождался ужасающими в своем реализме кошмарами. Иногда ему становилось невыносимо жарко, и он чувствовал, как его лицо обтирают мокрой тряпкой, пропитанной уксусом, иногда он замерзал, и его накрывали шершавой грубой тканью, покалывавшей его обнаженное тело. Он проснулся ночью, лежа на сплетенной из травы циновке. Он находился в хижине, сделанной из травы и глины, в виде полушария восемь на восемь футов. Когда он попытался пошевелиться, то почувствовал, что ему что-то мешает, и увидел, что его руки и ноги покрыты растительными припарками. Резкая боль превратилась в ноющую. Женщина сидела рядом, скрестив ноги, на грязном полу, и что-то перемешивала в чаше. Черный плащ она сменила на серое пончо, отмыла лицо от угольной пыли и постригла свои сальные волосы. Оставался только мягкий коричневато-светлый пушок длиной дюйма два. Мейнард не мог определить ее возраст. Ее угловатое лицо потрескалось от соленого воздуха и солнца. Пальцы двигались напряженно, аритмично, суставы распухли. Но во влажном климате артритом болеют даже очень молодые люди. Ее грудь – насколько он мог рассмотреть ее контур под пончо – была высокой и крепкой, а ноги – стройными. Приняв во внимание то, что из-за погоды и скверных условий, в которых она жила, она могла выглядеть старше своих лет, он предположил, что ей вполне может быть лет тридцать-тридцать пять. Хижина освещалась карманным фонариком в резиновом корпусе, торчавшим между двумя кирпичами на полу. Указав на фонарик, он спросил: – Откуда это взялось? – Добыча. Рош взял ее. Это была богатая добыча. Целых два ящика баллончиков от насекомых. Персики. И орехи тоже. И ром! Он гудел всю неделю. И все остальные тоже. – А что происходит, когда батарейки кончаются? – Кончаются, и все. Как и все остальное. Появляются другие. – Она подвинула ему еду. – Ешь. Это был кусок рыбы, соленой и высушенной, но все равно скользкой. – Ты не готовишь пищу? – Ты с ума сошел. Думаешь, мне охота остаться без языка? – Не понимаю. – Огонь опасен. Разложив костер из сырого дерева днем, ты заслуживаешь побоев. Если ты разожжешь его ночью, тебе отрежут язык. – Почему огонь опасен? – Ты настолько же невежественный, сколь и трусливый. Они нас заметят. – Кто они? – Они, – ответила она. – Другие. Мейнард поднес кусок рыбы ко рту. Задержав дыхание, он попытался его разжевать, но тот был как резина, песок хрустел на зубах. Он вытащил кусок изо рта и уронил его на пол. – Я не очень голоден. – Я так и думала, – сказала она. – Я позабочусь об этом позже. Мейнард лег и подвигал руками и ногами. Боль утихала. – Что здесь? – Он похлопал по одной из припарок. – Таволга. Таволга, подумал Мейнард. Где он читал о таволге? Моррисон, Эрнл Брэдфорд, Гомер? Нигде, но Гомер пробудил какие-то воспоминания. Таволга – это кустарник, кору которого древние греки использовали как болеутоляющее. В наши дни экстракт ее коры называют салициловой кислотой. Аспирин. Откуда она узнала о таволге? Он поинтересовался, как можно осторожнее: – Здесь... религиозный приют? – Что? – Вы все здесь вообще... ну, ты понимаешь... члены какой-то секты? – Что? Мейнард отбросил нерешительность. – Что это за место, черт побери? – Ты еще не очухался от боли. – Кто эти люди? – Это место – наш дом, – сказала она так, будто бы объясняла что-то маленькому ребенку. – Эти люди – это мои люди. – Сколько времени вы здесь живете? – Мы всегда здесь жили. Он посмотрел ей в глаза, надеясь найти хотя бы намек на ложь или шутку. Она ему улыбнулась – ей нечего было скрывать. – Ты здесь родилась? Она поколебалась. |