Онлайн книга «Год длиною в жизнь»
|
Где солнце светит лишь для нас с тобой, Целый день шумит прибой. Парни в белых рубашках и узких брючках, некоторые с еще не вполне вышедшими из моды коками надо лбами, а некоторые, наоборот, почти наголо обритые наподобие Юла Бриннера из «Великолепной семерки», вовсю наяривали, полуприсев на расставленных ногах, то сгибая их, то разгибая, сильно елозя подошвами по полу. Девушки в коротких юбочках от них не отставали. Как только «шпильки» не отлетали от их «лодочек»! – Георгий, не отставай! – с криком пролетел мимо Федора узколицый высокий блондин, размахивая модной кожаной курткой, и громко запел, вторя певцу на эстраде: Огромное небо над нами, И чайки плывут над волнами. И солнце светит лишь для нас с тобой, Целый день шумит прибой. – Не спи, Аксаков! Шевели ногами! Федор обернулся. С гоготом пробежали еще трое парней, чуть не таща за собой четвертого: в такой же белой нейлоновой рубашке, как у остальных, с такой же кожаной курткой, перекинутой через плечо, в таких же узких брючишках, отглаженных до острых стрелок, и в туфлях, до блеска начищенных. Федор узнал Георгия не сразу. Что такое приключилось с парнем? Когда они встретились первый раз на похоронах Олега Вознесенского, он был совсем другой. Из него словно солнышко светило, даром что вокруг траурная музыка играла и слышались рыдания. А теперь вон твист наяривают, а он… а у него лицо такое, словно на погребальную церемонию собрался. Внезапно Георгий обернулся и увидел Лаврова. Замер. Черные глаза стали большими-большими. – Федор Федорович! – так и полетел вперед. – Федор Федорович! Где Рита? – Пошел вон, – прошипела Валентина, – а то сейчас вызову милицию! – Давай, – согласился дядя Мишка, прохромал в комнату и плюхнулся на тот самый топчан, где должны были происходить «запретные делишки». – Давай, зови милицию. А я им скажу. Все скажу! И он хитро погрозил Валентине скрюченным грязным пальцем. «Наверное, про этого самого мужа и рассказывал Федор, – вспомнила Рита. – Ну да, судя по тому, что он кричал Георгию на Свердловке (я, мол, помог тебе на свет народиться!), он и в самом деле акушер. И что-то говорил про его отца. Как странно… Именно в ту минуту, когда я собралась избавиться от ребенка Георгия, пришел человек, который когда-то присутствовал при его рождении…» – Уходи, Мишка! – со злыми слезами в голосе выкрикнула Валентина. – Ты свою жизнь загубил, еще мою загубить норовишь! – Не уйду, пока не дашь денег, – упорствовал «родной муж». – Уходи! – Не уйду! – Ну вот что, мне это надоело, – вмешалась в беседу супругов Рита. Валентина, видимо, решила, что она сейчас повернется – и бросится вон из дома, потому что вдруг метнулась к ней с протянутыми руками и с таким умоляющим выражением лица, что могла бы даже растрогать Риту, когда бы та не знала, что мольба докторши касаема ста долларов, которые она боится упустить. – Сколько денег вы хотите? – спросила она дядю Мишку. От неожиданности тот замер и сидел на коричневой клеенке молча, уставившись на нее во все глаза. – Сколько? – Ну… три рубля, – пробормотал наконец инвалид. – На бутылку. Рита мысленно заглянула в свой кошелек. Такой суммой она располагала. У нее в кошельке, кроме выданных Федором Лавровым ста долларов, имелось – благодаря щедротам все того же Федора Лаврова – еще пятнадцать рублей. А что, деньги немалые! Как она недавно прочла в «Правде», пенсия у некоторых жителей русских деревень равнялась именно такой сумме. – Если я дам вам три рубля, вы уйдете? – А чего ж! Уйду, – кивнул дядя Мишка. – А если я вам дам… еще три рубля, вы можете мне кое-что рассказать? – Лучше я спою, – сказал дядя Мишка с тем же выражением, которое не сходило с лица его «родной жены». И немедленно завел: Это было под городом Римом, Молодой кардинал там служил… – Погодите, я это уже слышала, – поморщилась Рита, доставая кошелек. – Это вы мне уже пели. Вы расскажите… – А ведь я тебя помню! – вдруг заявил дядя Мишка, глядя на нее с изумлением. – Я тебя видел! Ты по Свердловке с Гошкой Аксаковым гуляла, то есть… – С Поляковым! – с мстительным выражением выкрикнула Валентина. – Какой он Аксаков? Это Ольгина фамилия Аксакова, а отец его был Поляков, майор Поляков. – Майор чего? – быстро спросила Рита. – НКВД! – Что? Она вдруг так ослабела, что выронила кошелек. Дядя Мишка сорвался с места, невероятным образом перегнулся через костыль, поднял и подал его Рите. Она машинально открыла его, достала зеленую трешку, потом еще одну и отдала инвалиду. Дядя Мишка умиленно всхлипнул и аж прижмурился. – Может, тебе еще чего рассказать, а? – спросил прочувствованно. – Ты мне еще одну трешку дай, я видел, у тебя есть, а я тебе еще чего-нибудь расскажу. Хочешь, расскажу, как его Ольга рожала? Он даром что сейчас мелкий – ребеночком-то был большой, четыре кило с половиной, как щас помню. И голова большая. Ольга так тяжело рожала! Я ей говорю – ты кричи, кричи, легче будет, – а она молчит. Слезы в три ручья, губы все искусала, но молчит… А потом бормотать стала: миленький мой, хорошенький, родись скорей, я тебя так любить буду, так буду любить! Как папочку твоего любила! Кошелек упал снова. – Ну что, долго мы тут торчать будем? – сердито спросил молодой человек, сидевший в зеленом обшарпанном «Москвиче». – Думаю, пора уже, – ответил шофер, все еще стоявший в согнутой позе под крышкой капота. – Самое время. Там, наверное, уже и дело вовсю идет, и деньги уплачены. Сейчас мы их, голубчиков, тепленькими возьмем – за криминальный аборт и за незаконные валютные операции. Сейчас мы эту иностранку… на месте преступления! – Он захлопнул крышку капота. – Пошли! – Пошли! – кивнул второй парень, с готовностью выбрался из кабины, попрыгал, разминая ноги, азартно побоксировал с тугим теплым ветром. И замер: – Какого черта… |