Онлайн книга «Операция «Фауст»»
|
Потом я спал три часа на неудобном диване в комнате дежурных следователей. И мой сон был подобен забытью тяжелобольного, одолеваемого жаром. Я слышал сквозь сон, как ранним утром приехал Меркулов, и, чтобы меня не будить, они с Грязновым еле слышным шепотом обсуждали результаты первых исследований, намечали версии и первоначальный план расследования дела по убийству Ким. — Вот, Константин Дмитриевич, след в кошкином сортире — скорее всего принадлежит убийце, это — улика номер один, найдем эту сволочь — не выкрутится! Из нашего НТО сообщили уже, этот тип носит ботинки американского производства. У Грязнова смешно дрыгается рыжая борода в такт словам. — А что с отпечатками пальцев? — Пока тухлятина. Пять принадлежат самой потерпевшей, четыре отцу, происхождение остальных пока неизвестно. — На трюмо? — Большой палец правой руки Ким. — Фотографиями занимались? — Начали. Пока работали только с Лагиным. Исключительно семейные или групповые школьные и университетские фотки, надо срочно выходить на этого «лыжника». — Ну, этим займется сам Турецкий. «Сам Турецкий» — это означает, что следствие поручено, мне. Хорошо, хорошо, думаю я и вновь мгновенно засыпаю. Окончательно я проснулся от громкого голоса полковника Романовой. — Так шо ж вы, девку загубили, а сами дрыхнете? Ну, во-первых, дрых я в единственном числе. А во-вторых, Шура понятия не имела, насколько близка она была к истине, говоря, что мы загубили Ким, но это опять же относится только ко мне. — Да что вы на меня цыкаете?! Ваш Турецкий уже сидит, как огурец на грядке! Глянь на его физиономию — ему сейчас сто грамм и в бой! На Александру Ивановну обижаться нельзя. Она в одинаковой манере разговаривает со всеми — от постового милиционера до министра внутренних дел. Я сидел лохматый, небритый, голодный и уже знал, что мы, то есть я, Меркулов, Грязнов, Романова, скоро, очень скоро найдем того, кто убил Ким. Сейчас я был уверен в этом на сто процентов. — Так вы долго туточки собираетесь проедаться? А ну, давайте ко мне в отдел. А ты, Турецкий, мой морду, пожуй чего в нашем буфете — столовка в субботу не работает — и бегом ко мне! * * * Я с жадностью проглотил стакан ряженки с марципановой булкой и действительно бегом направился в Шурин отдел. Проходя огромной приемной городского управления внутренних дел, я услышал противный дискант дежурного офицера: — Сегодня, милые граждане, у руководства не приемный день. Приходите в понедельник. Мне сначала показалось, что рядом с высоким майором стоят какие-то дети. Потом я увидел, что это были парень и девушка невысокого роста, совсем молоденькие. — Вон следователь идет, он вам то же самое доложит… Я смотрел на девчонку — то ли я ее где-то видел, то ли она кого-то мне здорово напоминала… — Минуточку, товарищ майор. А вы, молодые люди, по какому вопросу, собственно? Постой, постой! Ты что, соседка Лагиных? — А откуда вы… — Да что там откуда, просто ты же одно лицо с твоей мамой, Корабельникова. Я потащил ребят на пятый этаж, во второй отдел МУРа. — Товарищ следователь, только у нас просьба — вы можете дать слово, что не расскажете родителям о нашем приходе? — Честно говоря, обещать этого я вам не могу. Смотря с чем вы пришли… — Да нет, вы понимаете, мой папа не разрешает мне встречаться с Толей. Ну, то есть, считает, что я еще маленькая… — Люд, дай я расскажу, а то ты будешь кота за хвост тянуть… Мы вошли в приемную второго отдела. Я кивнул дежурному оперативнику. Занял пустой кабинет, расположенный напротив Шуриной резиденции. Продолжил беседу, начатую в лифте: — Послушайте, ребята. Я вижу, что у вас есть что мне рассказать. И вероятно, это что-то очень важное. Садитесь. — Просто мы с Людой позавчера стояли в подъезде и… ну это неважно. Стояли, и все. Вдруг хлопнула входная дверь, и мы испугались, что это ее родители. Отец у нее вредный, то есть строгий. И мы, это, спрятались… Ребята, дорогие мои, давайте же! Я уже все понял — целовались в парадной, боитесь, что влетит от родителей. Это я думаю про себя и чувствую, как у меня от волнения начинают трястись колени. — Ну, мы только не хотим, чтобы они знали, то есть родители. И тогда я не выдерживаю и говорю вслух. — О том, что вы целовались, я никому не расскажу, даю слово. Дальше. Теперь уже говорит Люда: — В общем, они вошли, а мы стояли в углу, у нас там темный угол, совершенно темный, и когда входишь в подъезд и идешь к лифту или поднимаешься по лестнице, то ни за что не увидишь, кто там в углу. Я спряталась за Толю, а сама подсматривала — вдруг там мои родители? Но это были двое мужчин. И они позвонили в квартиру Лагиных. — Откуда ты знаешь, что они позвонили именно в эту квартиру? — У нас на первом и втором этаже квартир нет, потому что все занимает «Тысяча мелочей». Они прошли два пролета и остановились. Лагинская квартира напротив нашей. Люда Корабельникова теперь отвечает на мои вопросы четко и однозначно. Я записываю ее показания крупными буквами, очень спешу. — Время помнишь? — Да, я знаю точно — когда они вошли, было пятнадцать минут первого. — Ты что, смотрела на часы? — Да, когда им открыли дверь, я сразу же посмотрела на часы. Мы постояли еще пятнадцать минут. Мне велят в 12 часов быть дома. Родителей не было дома, и я боялась, что они вот-вот придут. — Ты мне можешь описать, как они выглядели? — Как? Обыкновенно… Я их не очень хорошо разглядела, но. Лучше вы мне задавайте вопросы… Молодец, Людочка. — Возраст? — Один не очень молодой, вот как вы, примерно лет 26–28… Вот так грустно: с точки зрения 17-летней девочки я уже старый. — А второй моложе, лет 22, может, меньше. — Рост? — Который постарше — высокий. А молодой — среднего роста. — Цвет волос? — Цвет? Вы знаете, у них не было цвета. То есть это очень странно, они были… нет, не лысые, а… нет, не бритые… То есть да — бритые, но уже недели две назад. И они оба были серые… лица, руки серые… Цвет глаз не видела. У того, кто постарше, голова круглая. А молодой, по-моему, очень красивый… Одеты? В джинсы, фирменные. И кожаные куртки. Цвет не помню — темные. В руках ничего не было. Ах нет, было, было! Знаете, у молодого в руке был зонтик… — Зонтик?! Разве тогда шел дождь? |