Онлайн книга «Бес в ребро»
|
— А какой процент вещей вы возвращаете пассажирам? — Процентов двадцать, я так думаю, приблизительно одна пятая часть находит своих прежних хозяев, — сказала Химуля, показав мне для убедительности один из пальцев правой руки. — А что происходит с невостребованными вещами? — продолжала я допытываться. — У нас ежеквартально работает оценочная комиссия. Вещи, не востребованные в течение квартала, мы оцениваем, и те, которые могут быть проданы, реализуются через скупторг. Ну, а барахлишко, разные там вещи, не имеющие товарной цены, нами списываются и уничтожаются… — И она встряхнула руками, будто сбрасывала с них прилипшие крошки. — И продукты тоже? — задала я наконец самый волнующий меня вопрос. Ах, если бы знала Ада, как я буду разыскивать ее «живой привет». Дежурная засмеялась, ответив довольно загадочно: — Смотря какие продукты… — и прочертила в воздухе вопросительный знак. — Ну хорошо, — не стала я напирать сразу. — Вы мне объясните, каким образом попадают к вам забытые вещи? Так сказать, технология — от машины до бюро находок… — Очень просто! В каждом таксопарке шофера сдают вещи диспетчеру, там регистрируют в журнале и на другой день свозят сюда, в центр, а мы уж в сводный журнал все вносим… — Давайте посмотрим журнал, — предложила я. — Ну, например, за двадцать второе сентября. — Пожалуйста, — широко распахнула она толстенную амбарную книгу. — А что вас интересует? — Да мне все равно. Просил меня, правда, один знакомый узнать о своей фруктовой посылке… Химуля замахала руками: — Ну что вы! Прошло столько времени! Это наверняка уже списано и утилизовано… — Да вы не поняли — меня не интересуют фрукты, — с максимальным чистосердечием заверила я. — Просто хотела узнать, кто привез сюда этот ящик. Дежурная стала листать журнал в поисках давно минувшего двадцать второго сентября. Вот он, лист поминовения потерянных и забытых в этот день вещей общим числом семьдесят три различных предмета. Детская коляска, четыре пары перчаток и пять перчаток разрозненных. Три зонта. Портфель с бухгалтерскими документами, продуктовый заказ. Какой-то взволнованный мужчина так увлекся ездой, что забыл пальто. Детские резиновые сапожки импортные, неношеные, в магазинной упаковке. Физиотерапевтический аппарат Дарсанваль… Как мог попасть аппарат сюда? Кто ты такой Д'Арсанваль, загадочный аристократ с фамилией из «Трех мушкетеров», придумавший машинку для прогрева носоглотки? За пунктом 43 значилось: «Второй таксомоторный парк. Фанерный ящик с фруктами. Содержание — яблоки, груши, виноград, помидоры, общий вес одиннадцать килограммов…» — Вот она, посылка! — обрадовалась я. А Химуля, застенчиво отворачиваясь, сказала, что содержание фанерного ящика было скорее всего утилизовано. И впервые ее жестикуляция не соответствовала словам, ибо руку она прижимала не к животу, а к сердцу. — Понимаете, так полагается, — убеждала она меня. — По инструкции надлежит уничтожать фрукты на третий день. Чтоб зараза какая-нибудь не возникла… А я так же страстно убеждала ее, что меня не интересует, куда делись фрукты, а важно только, что привезли их из второго парка, и мне хотелось бы найти таксиста, чтобы поблагодарить его, а для этого надо узнать его фамилию… — Этого я не знаю, вам надо во второй парк ехать — там точно скажут… Стремительный проезд через весь осенний серый город. Я думала о том, что в последние дни моя жизнь приобрела лихорадочную стремительность. Никогда прежде мне не доводилось так интенсивно, так взволнованно жить. И вдруг безо всякой связи я вспомнила наказ Старика истово заниматься делом Ларионова. Старик всегда мыслил какими-то сложными категориями, побуждения и мотивы, которыми он руководствовался, трудно было сразу уловить. Может быть, поручая мне биться за Ларионова, он думал вовсе не о торжестве справедливого дела? И наверняка не думал о Ларионове, которого он знать не знал, никогда не видел, ничего не слышал. Может быть, он хотел загрузить меня трудной и нервной борьбой за другого? Может быть, он хотел силой навязать мне лидерское место в жизни? То самое лидерство, которого я так панически всегда избегала? Может быть, он предвидел, что я буду ездить в поисках ящика с утилизованными фруктами и физиотерапевтическим аппаратом Д'Арсанваля? Загадочные, непонятные пути добродейства. Мне не пришлось пробиваться через вахтеров на территорию таксопарка, потому что с улицы можно было пройти в административный корпус, и довольно легко я разыскала нужного мне диспетчера. Женщина взяла с деревянного прилавка синюю лидериновую общую тетрадь, переспросила: «Когда? Двадцать второго? Сейчас посмотрим…» Она водила пальцем по разграфленной странице тетради, медленно шевелились губы — читала про себя. Ее накрашенный яростно-алым лаком ноготь полз по строчкам тетради, а у меня было ощущение, будто она скребет этим ногтем мое сердце. Господи, как я надеялась! Дыхание остановилось — сейчас она, как крючком, вытащит этим слегка согнутым пальцем, наживленным красным ногтем, из сетки линеек и полосок волшебную золотую рыбку истины! Номер машины, фамилию таксиста, который сможет наконец сказать всю правду! И палец ее замер, она подняла на меня взгляд и спросила: — Когда пассажир ехал? Утром? Вечером? — Вечером. Это было приблизительно в половине седьмого… Водитель сказал, что у него кончается смена… Диспетчер посмотрела снова в тетрадь, кивнула: — Оно! Автомобиль 25–15. Водитель Глухоманов. Сдал в девятнадцать десять ящик с фруктами… — Глухоманов! Глухоманов! — зачарованно повторяла я. — А как с ним повидаться? — Сейчас посмотрим по графику смен, когда он выходит на работу. Глухоманов… Глухоманов, — просматривала она списки. — А! Никак вы с ним не повидаетесь. — Почему? — испуганно подалась я к ней. — А он с позавчерашнего дня капусту возит. В командировку послали, на овощные перевозки. — А когда вернется? — Не знаю, обычно мы шоферов по колхозам недели на две посылаем. — А где эти овощные перевозки происходят? — удрученно спросила я. — Их обычно в Приреченск посылают. Это отсюда недалеко, километров сто. Может, чуть больше… Да, совсем недалеко занесло тебя, Глухоманов… Когда-то Витечка не раз строго указывал мне на прискорбное свойство моего характера: я охотнее сетую, чем радуюсь. Давая мне очередной укорот, он справедливо отмечал, что из-за таких вялых нытиц, как я, придумали поговорку «пришла беда — открывай ворота». И убедительно разъяснял: впадая в депрессивное бессилие от первой неприятности, я ослабляю, оглупляю самое себя и предопределяю свою неготовность противостоять следующей невзгоде. Сам же он верил, по его словам, в железную закономерность, хоть и не подтвержденную ни одной поговоркой: одна удача вызывает за собой последовательный цикл новых успехов. |