Онлайн книга «Бес в ребро»
|
— Что так? — равнодушно спросила я, лениво продолжая этот никчемный разговор. — Ну, как вам сказать… Порядок — это определенная равновесная система обязательств и прав… А там, где только возникает запашок обязательств, там исчезает моя Алена… — Он сказал это безо всякой сердитости или досады и снова рассмеялся, видимо, приложив мысленно свою жену к идее порядка. — А как же уживаетесь? — Так мы и не уживаемся… Мы ведь врозь живем… Я почти весь год в плавании, на берегу почти не бываю… А Алена живет как-то хаотически-весело. — И не разводитесь? — спросила я и подумала, что всякого рода семейные неурядицы стали для меня сейчас самой интересной темой. — Нет, — покачал он своей нарядной фуражкой. — Нам это обоим причинило бы массу сложностей. Алене — значительные материальные потери. А мне, по-видимому, моральные… — В каком смысле? — Я же на загранплаваний. Как разведусь, так меня с мостика в два счета турнут. А я только полмира обошел, интересно вторую половину посмотреть. Да и люблю я свою работу… Полмира обошел! Экий Буцефал. Он меня раздражал своей неколебимой уверенностью в своих незначительных суждениях. А что ей было делать, этой неведомой мне Алене, если он на берегу почти не бывает? Сидеть почти весь год на пристани и дожидаться, когда этот Магеллан пожалует на своем ролкере из второй половины мира? Решила жить хаотически-весело. И с острой горечью подумала, что Витечку, пожалуй, я бы ждала почти весь год. И еще год. И еще… Только бы вернулся. Уже в лифте он спросил неожиданно: — Вы верите в приметы? — Не верю, — отрезала я. — Я человек несуеверный… — Не может быть! — застенчиво-уверенно сказал Ларионов. — Несуеверны только попы, мелкие чиновники и могильщики. У них работа без риска… — А вы суеверный? — Ну, как вам сказать… В приметы я верю. — Он перекинул с плеча на плечо свой увесистый цветной мешок. — Меня приметы редко обманывают… — Какая же была у вас примета насчет вчерашней драки? Он неопределенно хмыкнул: — У меня была примета не к драке… Да, собственно, это неважно… Я нажала кнопку дверного звонка, ребята с визгом выкатились мне навстречу, но замерли, увидев Ларионова, и с интересом воззрились на него. — Познакомьтесь, детки… Это друг нашей Ады, приехал из Одессы… Сережка протянул ему руку и деловито осведомился: — Вы моряк? — Моряк, — кивнул Ларионов. — Штурман… — А как ваше фио? — продолжал допытываться Сережка. — Что? — удивилась я. — Что такое «фио»? — Фамилия-имя-отчество! — сообщил Сережка. — В журналах, вообще в списках есть такая графа — «ФИО»… — Мое фио — Алексей Петрович Ларионов, — усмехнулся гость. — Можно просто Алексей… — А меня зовут Сергей… — Так я тебя, Сергей, помню… Ты тогда, правда, был поменьше… На даче у Ады я вас всех видел… И Маринку, и папу твоего… Истомившаяся молчанием Маринка обрадовалась, что ее включили в круг собеседников, и сообщить ей хотелось, конечно, что-нибудь значительное. Она и сказала приподнято-взволнованно: — Мам, нам Галина Лаврентьевна сказала, что нас приняли в общество охраны памятников. И велела принести завтра двадцать копеек — удостоверение будут давать… Сережка ехидно спросил: — А ты за бесплатно памятники охранять не можешь? — Нет, нет! — заволновалась Маринка. — Нам удостоверения давать будут! — А фотографию не надо сдавать на удостоверение? — ехидно-серьезно расспрашивал Сережка. — А то ты по растяпству своему потеряешь удостоверение, и кто-нибудь вместо тебя незаконно будет памятники охранять. — Галина Лаврентьевна ничего не говорила про фотографию, — растерялась Маринка. — Она только про двадцать копеек сказала… — Ну, тогда твое дело швах, — лицемерно сочувствовал Сережка. — Отстань, Сергей, — засмеялся Ларионов. — Я прямо сейчас сделаю тебе фотографию на удостоверение. И не простую, а цветную… Мы недоверчиво уставились на него, а Ларионов положил на пол мою сумку, цветной мешок, скинул на вешалку плащ и взял у меня из рук фотоаппарат. — Маринка, знаешь, что это такое? — Фотоаппарат. Но карточки… — Будут, будут тебе карточки, — обнял ее за плечи и уверенно повел в гостиную, будто сто раз бывал у нас дома. — Это, Маринка, аппарат, да не совсем обычный. Называется поляроид… Он усадил ее на стул, а мы с Сережкой с любопытством следили за ними. Я опасалась, как бы он не выдумал какой-нибудь глупой шутки, вроде вылетающей из объектива птички вместо фотографии. А он серьезно спросил ее: — Слушай, если тебе нужно фото на такой важный документ, может быть, наденем тебе мою фуражку? Все-таки ты природу будешь охранять… — Не природу, а памятники, — поправила Маринка, но идея ей явно понравилась, она с охотой нацепила его фуражку, сдвинув чуть на затылок. Ларионов быстро открыл футляр — обычный крупный фотоаппарат. Навел резкость, а Сережка бормотнул завистливо под руку: — Темно здесь, ничего не проработается… — Проработается, — уверенно сказал Ларионов. — Маринка, смотри на меня, головой не тряси, не моргай — выдержка большая, а то будешь на снимке, как сонная курица… Нажал на кнопочку, короткая ослепительная вспышка блица, шуршащий картонный шорох, и откуда-то из-под аппарата выползла квадратная карточка. — Прошу, фото готово, — протянул Ларионов Маринке карточку. — Так тут же ничего нет! — разочарованно воскликнула она. — Как говорит мой боцман: годи помалу! Ждем минутку… Середина белой пластмассовой карточки стала наливаться мутью, как будто заливало ее киснувшее молоко, в ней появилась голубизна и прозелень, еле заметный вначале цвет стал постепенно набирать силу и глубину. Из туманных разводов цветового хаоса появились отчетливые линии, и вдруг в центре пластинки вынырнуло Маринкино серьезное лицо в фуражке. Ее смешная рожица словно выплывала к нам из глубины морской воды: появились удивленные глаза, сжатые строго губы, кокарда. Из сумрака небытия возникла она натекла сочным цветом, появилось ощущение пространства и тепла. — Во зыко! — ахнул Сережка. Два бессмысленных кошмарных слова выражают максимальный восторг, высшую категорию качества: «Зыко!» и «Зыровски!». — А мне можно? — На, работай! — протянул ему поляроид Ларионов. — Учти, в кассете десять снимков, распорядись с умом… |