Онлайн книга «Визит к Минотавру»
|
— Зачем же? — почти весело сказал Иконников. — Вам так не понравился аспид, а я вам сберегу эту порцию яда… — А для чего? — У вас, у сыщиков и гениев, работа очень нервная, сердце быстро изнашивается. Наверное, как свое сработается, захотите на новое сменить. Операции по пересадке теперь в моде. Вот без яда аспида организм ваш отторгнет новое сердце. А яд этот сделает ваш организм спокойнее, сговорчивее, подавит он его, обломает, и заживете вы себе второй, новой жизнью, которая будет краше предыдущей… — А себе вы припасли такой? — Мне не надо, у меня сердце хорошее, спокойное. Я ведь узнал покой. Кроме того, мне и одной жизни много. Это только гении нужны человечеству вечно… Я встал и сказал ему: — Все это ложь, вся жизнь ваша и философия — ложь и змеевник — ложь, потому что вы устроили из него для себя заменитель острых переживаний, страхов, радостей и страстей, которые переживает настоящий артист. Вы и змей-то своих наверняка боитесь, так же как и я, но они вам необходимы для внутреннего самоутверждения. Ладно, если вы мне понадобитесь еще, я вас вызову. До свидания… Я вышел на улицу, вдохнул полной грудью студеный чистый воздух осени и подумал, что прошедшие два часа были похожи на какой-то нелепый вздорный сон, фантасмагорию еще дремлющего сознания. И только одно ощущение осталось четким: он меня пугал. Зачем ему надо было меня пугать?.. Я шел не спеша через парк и пытался привести хоть в какой-нибудь порядок свои впечатления, сделать выводы, принять решения. Но ничего из этого не получалось — Иконников не влезал ни в одну из понятных мне человеческих категорий. Интеллигентность, позерство, обиженность, острый ум и злая ограниченность, поиски счастья и покоя в змеевнике, борьба за какую-то микроскопическую воображаемую правду, Каин, концерт Пуньяни, аспид, вылетающий из его руки, как клинок, — все перемешалось у меня в голове в невероятный калейдоскопический хаос, мелькало, прыгало, не давало собраться с мыслями… Потом всплыло в памяти имя, засыпанное обвалом искореженных мыслей, оседающих после взрыва иконниковского покоя. Гриша Белаш… Гриша Белаш… Я уже слышал это имя, но не мог вспомнить, в какой связи. Я остановился у автоматной будки и позвонил Лавровой. Никто не отвечал по ее номеру, и я уже собрался положить трубку, но в аппарате вдруг щелкнуло, и я услышал запыхавшийся голос Лены: — Инспектор Лаврова у аппарата. — Добрый вечер, это я… Она отдышалась и сказала: — Я из коридора услышала звонки и пока добежала… — И мировой рекорд в спринте остался незафиксированным, — сказал я. — Ничего, стоит вам позвонить, и я повторю его, — сказала она. — А вы откуда? — Из парка. Я прогуливаю себя в пустом вечернем парке. Красиво здесь очень… Лаврова помолчала, затем спросила: — Вас в это настроение вверг дрессировщик змей? — В какой-то мере. Скажите, Лена, вам имя Григорий Белаш не знакомо? — Знакомо. Я с ним уже разговаривала. Это настройщик роялей, он проходил у нас по четвертой линии. Так сказать, сфера обслуживания… Вы читали протокол его допроса. Я вспомнил. Григорий Петрович Белаш, настройщик, регулярно бывает у Полякова, характеризуется с наилучшей стороны, во время кражи находился в командировке, алиби проверялось — результат положительный. — А личное впечатление какое у вас осталось? — спросил я. Лаврова подумала мгновение, будто вспоминала, и я представил, как она пожимает плечами, и ей это неудобно делать, потому что телефонная трубка прижата плечом к уху — руки-то заняты, — она наверняка уже достает из пачки сигарету, и зажигалка только чиркает, но не горит. Она не то вздохнула, не то затянулась, сказала: — Приятное впечатление. Человек умный, наблюдательный, по-моему, весьма искренний, держится достойно. Ну и как пишут в ориентировках: «Рост — высокий, телосложение — худощавый, лицо — белое, привлекательное, глаза — карие…» А может быть, и не карие. Это я так, к примеру сказала… — А вы не можете ему так, к примеру, позвонить и пригласить снова к нам? — Могу, конечно. А что — интересует он вас? — Он нет. Меня Иконников интересует. — Но-о? — удивилась Лаврова. Этот странный возглас выражал у нее крайнее удивление. — Что-нибудь серьезное? — Да, у нас с Иконниковым серьезно, — улыбнулся я. — Он меня или пугал, или хотел укусить… — Укусить? — удивилась Лаврова. — В каком смысле? — Это я так, к примеру. В фигуральном смысле. Значит, насчет Белаша договорились? Завтра, к десяти. — Договорились. — А что у вас слышно? С билетом? — поинтересовался я. Лаврова снова помолчала, потом не очень уверенно сказала: — Я думаю, у Обольникова надо обыск сделать. Билет скорее всего был его… — Это так в парке считают? — спросил я. Лаврова разозлилась: — Нет, это я так считаю! — Расскажите мне тоже, — попросил я. — Пожалуйста. Но я боюсь, пока мы будем вести все эти переговоры, зональный прокурор уйдет домой. А нам санкция понадобится… — Вы уверены, что понадобится? — спросил я осторожно. — Абсолютно, — сказала твердо Лаврова. — Я, правда, не представляю себе, что мы там можем найти, — продолжал тянуть я. — Между прочим, я тоже не рассчитываю найти у него скрипку под диваном… — А что рассчитываете? — Не знаю, — сердито сказала Лаврова. — Но отрицательный результат — это тоже результат. — Трудно спорить. Ну что ж, валяйте. Встретимся через час на Маяковской… Привалившись спиной к стене, я стоял у входа в метро и ждал Лену. Мимо шли люди, очень много людей, и каждый из них, наверное, нес груз забот, не меньший, чем я. Миры, целые миры потоком шли мимо меня. Господи, сколько же может вместить в себя один человек! Миры, прекрасные и унылые, ликующие и мрачные, высокоорганизованные и почти умершие, шли плотной толпой — через двери метро «Маяковская» в часы «пик» протекает Млечный Путь, целая вселенная. Люди казались мне громадными непостижимыми, таинственными планетарными системами, и познать все уголки их природы было невозможно даже с помощью фотонных ракет, которые не знают времени, а подчинены только пространству. Стучит турникет на входе, дверь — вперед, дверь — назад, люди — вверх, люди — вниз. Благодушные Моцарты, обиженные Сальери, усталые трудяги, кипучие лентяи, одинокие красотки, а уродки — нарасхват, смелые воры и осторожные сыщики. Только почему осторожные? Говори уж попросту — испуганный сыщик. Он ведь здорово напугал меня. Ах, как окреп и вырос сегодня мой Минотавр! Он налился моим испугом, как волшебной силой. Сегодня он ведет в счете и потому молчит, довольный, сытый моим стыдом и горечью… |