Онлайн книга «Закодированный»
|
Наташа удивилась, увидев на столе шампанское и цветы. – Праздник, что ли, какой? – Просто очень соскучился, – сказал Непрядвин и налил ей шампанского. – А себе? – Бросил. – Молодец, – легко сказала Наташа, не поверив. Выпила и, как обычно, стала рассказывать о своем муже, который ее любит, а она его не любит и гонит его, а он не уходит, она устраивает тогда скандал, стараясь его оскорбить, и добивается своего, он хлопает дверью, но через неделю приползает на коленях с обещаниями быть тихим, не ревновать, не капризничать по-бытовому насчет всяких носков и рубашек, не пить вечерами этого воняющего пива, закусывая этой мерзкой воняющей воблой, – и вот он недавно в очередной раз пришел на коленях, клялся и божился, но уже через три дня явился с трехлитровой банкой пива, хотя и без воблы, стал вонять пивом и вести глупые разговоры, она возмутилась, он загнусил, что смертельно устает и хочет отдыхать так, как хочется, что он, видите ли, зарабатывает для нее деньги, а ей плевать на его деньги, она и сама проживет, и вообще… Скучно стало Непрядвину, и он начал обнимать ее (она все рассказывала), раздевать помаленьку (она все рассказывала, торопясь покончить с рассказом, чтобы уж ничто не мешало), уложил ее на диван, старательно вспоминая, как она всегда тихо стонет в его руках… Выпив потом шампанского, Наташа спросила: – Прочти что-нибудь. Написал что-нибудь? При каждой встрече он читал ей новый рассказ, ей нравились эти бессюжетные печальные рассказы, ей нравилось, как он читает, даже когда он делал это будучи пьяным: мутные глаза сверкают, голос рокочет низко и тоскливо, она обычно сразу утопает в словах, ничего не понимая, слушает ритм, выхватывает какие-то фразы, и ее не смущает то, что Непрядвин нечесан и небрит, что окурки гасит об пол, притаптывая ногой. У себя дома она любит уют и порядок, но тут другое дело, и Непрядвин – совсем другой человек. – Ничего не написал, – сказал Непрядвин. – Почему? – Глупый вопрос. Я же не автомат. Вдохновения не было. – Почему вдохновения не было? Или опять глупый вопрос? – Она почувствовала себя обиженной. Даже почти оскорбленной. Но пока обида была неполной, оскорбление – неявным. Она спросила: – Может, нам ни к чему встречаться? – Наоборот. Выходи за меня замуж. – Насмешил! – сказала Наташа. Но понимала: не смешит, говорит серьезно, не так, как раньше. Раньше все больше спьяну, а она отвечала: ни в коем случае, Непрядвин, ты алкоголик, ты неряшлив, в домашней жизни я этого не перенесу. А тут конкретные доказательства серьезности налицо: не пьет, ремонт сделал… Ей бы хотелось разговора глубокого, с глубокими взглядами, с волнующими интонациями, но как на это настроиться, слишком все неожиданно! – и получится чепуха, и это даже хорошо, что получится чепуха, основной разговор – на после, на потом. – Ладно, – сказала Наташа. – Потом обсудим. – Значит, не хочешь? – сказал Непрядвин. – Нет, но нельзя же так! – Как? – Вот так. В лоб. – А как? – Ну, не знаю. Дай подумать. – Думай. Сколько тебе нужно? День? Неделя? Месяц? – Какой ты… Давай я к тебе послезавтра прибегу, ладно? Вечером. – И скажешь? – Я ненадолго забегу, просто еще поговорить. Может, ты шутишь. – Не шучу. – Ну да. Я тебя знаю. Тебя никогда не поймешь, трепло ты, трепло. И торопливо ушла. А Непрядвин в тот же день отправился к бывшей жене. Ангелина, наверное, была еще на работе (педагог в музыкальной школе), дочь Галя спросила из-за двери: – Кто? – Я, – сказал Непрядвин. – Кто? – переспросила дочь. Действительно, что значит – я? Каждый о себе этак скажет: я. А голоса его Галя не узнала. Как ответить? «Я, отец»? «Я, папа»? Смешно и странно, ей-богу. Дочь стоит за дверью, дышит настороженно, прислушиваясь. Он еще раз позвонил – как бы изображая из себя человека глуховатого, не слышавшего звонка и голоса. И Галя будто поняла это, спросила громче: – Кто? – уже сердито, этой сердитостью показывая себе и тому, кто за дверью, что ей ничуть не страшно. Непрядвин так и не откликнулся, стал спускаться. С час топтался возле подъезда. Ангелина: – Привет. Он: – Привет. Будто лишь вчера виделись. – Заходи, – сказала она ему перед дверью подъезда, словно весь подъезд со всеми квартирами был ее территорией и он должен об этом знать и помнить. Она стала что-то делать на кухне. Галя учила уроки. Непрядвин смотрел телевизор, одновременно листая какую-то газету. Ему хотелось подойти к Ангелине и сказать: я другой. Это очень важно. Порадуйся за меня, пожалуйста, мне так нужно, чтобы кто-то за меня порадовался. Но, конечно, он этого Ангелине не скажет. Сама же она, раз и навсегда решившая про Непрядвина, каков он есть человек, не захочет увидеть его – другого. Она не меняет своих решений. Возможно, другой, теперешний, он нужен ей еще меньше, чем прежний, и это давно следовало понять. Он ей не нужен. И никто не нужен. Она запрограммирована на одиночество. Закодирована на одиночество – только кем? Непрядвин подошел к Гале. Она, раскачиваясь на стуле, учила «У лукоморья дуб зеленый…», подняла голову, глянула недовольно: и без того мучаюсь, а ты отвлекаешь! Непрядвин пошел на кухню, посмотрел на спину жены, подергивающуюся от того, что она мелко резала что-то, нагнувшись над столом. Нет, он неправ, она не хочет жить одна. Ей кто-то нужен – о ком заботиться. Мелко резать капусту, лук, морковь. – Слушай, – сказал он ей в спину. – Давай обратно поженимся. Я пить бросил. Вылечился. – Иди в комнату, – сказала она. – Я сейчас. Путь в комнату был через прихожую: таково устройство квартиры. В прихожей Непрядвин посмотрел на электрический счетчик, на его крутящийся диск, подумал: как, однако, быстро крутится, надо телевизор выключить, а то молотит впустую, электричество жрет, плати потом бешеные деньги. Надо выключить телевизор. Он тихо оделся и тихо вышел. Он спускался, читая надписи на стенах подъезда, захватил горсть стены, бросил в глаза подползающему танку, а другой ногой подгребал, подгребал оставшиеся затуманенные пельмени и удивленные цитрусы к пахучим снегирям, торовато расчесывая алые гребешки, ползающие по мху освистанным кучей… Чем это хуже предыдущего, чем бессмысленней? |