Онлайн книга «Пыльная зима»
|
Заметил. Наметил. В воображении уже видит, как он будет играть – после того, как. Благодаря меня. Платя мне. Именно платя, хоть речь идет о любимой музыке. Вот так все и испортили – сами. – Следующего раза не будет, – говорю. – Вряд ли выберусь. Я далеко живу. И вообще: муж, дочка, мать с отцом уже в возрасте. Живем вместе… Хлопоты… В общем… – Жаль… Не очень-то жаль, как видно. Было бы жаль по-настоящему – уговаривал бы. Или я не в форме? Или не хочет проблем, связи с замужней женщиной? Или виза куда-то там его волнует больше, и он накануне отъезда не собирается заводить серьезного романа? Но кто ему сказал – то есть… Ладно, проехали. Я ухожу. Он подает мне пальто, с грустью глядя на свои тонкие пальцы, сжимающие дешевенький драп. Смущается. Мнется. Все-таки хочет назначить свидание? Решился. – Извините… – Да? – Извините, я не понял: зачем вы все-таки приходили? – Скрипку послушать. И – вниз по лестнице. Студенческое самодовольство, будто на экзамене: каков ответ! И тут же досада на себя: ответ-то ответом, а каков мужик! Какие руки, какой взгляд. Море нежности. Вот кто умеет любить. Скорее всего. Наверное. Никогда. Ни за что. Ни с кем. Ни с чем. Вы с чем? Женщина в белом халате стояла передо мной. – Вы с чем? Я отняла руку от глаза, показала бровь. – Как это вас? – Да стукнули случайно… – Хорошо стукнули. Пойдемте. В кабинете было зеркало, и я впервые увидела, что у меня, и ужаснулась. Шрам наискось, глубокий, кровавая вмятина в брови, волосы спутались, кровь так и льет, не унимается. У меня вообще свертываемость крови плохая. – После будете любоваться, – сказал хирург, усталый пожилой человек. Он усадил меня. Ему подали шприц, он ввел новокаин. Я потеряла сознание. Я очнулась. Я лежала на кушетке. Было очень жестко. Яркий свет слепил глаза. Почему-то болел висок. – Что ж вы не сказали, что не переносите новокаин? – сердито спросил врач. – Я переношу. Мне и зуб удаляли, и руку я ломала, обезболивали, все было нормально. – Тогда в чем дело? – Не знаю. Голова кружилась еще до этого. Сейчас тоже. И болит. А вы зашивать хотели? Так серьезно? – Может, еще серьезней. Сотрясение мозга, например. – Откуда? Меня же знаете чем? Пивной банкой! Она же легенькая! – И чайной ложечкой убить можно, – заметил врач. – Смотря как ударить. – Сколько времени? – спросила я. – Одиннадцатый час. – Это я столько в обмороке была! – Из обморока перешла в сон. Очнулась, сказала два слова – и на бочок. – Не помню. – Я посплю, сказала. И калачиком свернулась. Голова очень болит? – Да. – Где? – Вот здесь. – Ясно. – Что? Не ответил. Подумал. Спросил: – Дом далеко? – Да. Первый микрорайон. – Телефон есть? [6] – Нет. Дом недавно сдали. – А у соседей? – Нет. Микрорайон новый. Один-единственный телефон поставили в соседнем подъезде кому-то, мы один раз ходили позвонить: «скорую» матери нужно было, а автоматы все… – Номер знаете? – Вообще-то знаю. Я на крайний случай записала, хотя пользоваться не собиралась. – Почему же не собиралась? – Что вы! Это такие люди! – Сейчас узнаем, какие люди, – сказал врач. – Номер? Я вспомнила номер. Я вспомнила и номер их квартиры, а вот как их зовут – не вспомнила. – А твоя какая квартира? – Шестнадцать. Он набрал номер. – Прошу прощения. Квартира двадцать восемь? Вам из больницы звонят. Хочу попросить вас об одной человеческой, так сказать, услуге… Он осекся. – Трубку бросили? – Да. – Я же говорила. Оне какое-то начальство. – Оне? – переспросил он без улыбки. – Ладно… Набрал номер. Долго не подходили. Подошли. – Не бросайте трубку, – торопливо сказал он. – А если отключите телефон, я в газету напишу, у меня там знакомые, напишу о доброте некоторых ответственных работников. Пауза. – Все сказали? Теперь слушайте. Запишите или запомните. Соседний подъезд, квартира шестнадцать. Это займет у вас пять минут. Пауза. Туда пять минут, сюда пять минут, всю ночь бегать?! – легко представила я. – Скажете, – выслушав, продолжал врач, – чтобы не беспокоились, скажете родителям или (он взглянул на меня, я дважды кивнула)… скажете родителям, что дочь во Второй горбольнице, ничего страшного, легкое сотрясение мозга, но оставили на ночь. Запомнили? Вторая больница, отделение травматологии, палата… Люся! – крикнул он в коридор. – В какую палату положим? – А я знаю? – ответила невидимая Люся. – В общем, найдут. Главное – отделение травматологии. Огромное вам спасибо. За добросердечие. Он положил трубку и засмеялся. – Чуть не сказал: буду рад помочь при случае. А такие люди суеверны. Напугались бы еще, не пошли бы. Не обманут, сходят? – Я пожала плечами. – Ну, будем надеяться. – А может, домой? – спросила я, – Пожалуйста, – согласился он. – Идешь. Падаешь. С тебя стаскивают твои золотые сережки, перстни… – Сережки и перстни – так, бижутерия, я ж не дура – на Первый Перспективный в золоте ездить. – Н у, тогда лишат тебя, бесчувственную, чести и достоинства. А скорее всего – замерзнешь. Климатит тебе такая картинка? – спросил он, как девочку, с которой, чтобы завоевать ее доверие, говорят специальными детскими словами. – Не климатит, – сказала я. Головокружение не прошло, и боль не прошла, но спасительно хотелось спать. |