Онлайн книга «Участок»
|
– Я тебя умоляю, теть Зой, извини, Зоя Пална! Сравнила тоже! Это не про нас, там другая жизнь! – Никакая не другая! Только говорят не по-нашему, а посмотреть – то же самое. У одних всего до шиша, у других от шиша краешек. Вот и эти самые... Противоречия! – Тут Синицына вздохнула и сказала с сочувствием: – Конечно, оно горе. С другой стороны, Шаров об тебе заботится. В смысле – как начальник. Люба встала из-под коровы, оперлась обеими руками на поясницу, помогая ей распрямиться, и сказала спокойно, но строго: – Вот что, теть Зой, извини, Зоя Пална! Я этих намеков не люблю! Пришла за кассетами – бери! – А это не я намекаю! – оправдалась Синицына. – Это Юлюкина Юлька намекает! А я ей, наоборот, говорю: ты, говорю, не болтай. Люба, говорю, женщина честная, и ты над ней свечку не держала! Сама, говорю, не видела – и молчи! А если, говорю, что-то у них с Шаровым, говорю, и есть, то это ихое дело, потому что, говорю... Тут Синицына умолкла, потому что взгляд у Любы стал нехороший, негостеприимный какой-то, а рука зачем-то потянулась к граблям. Но Кравцов уже приближался, поэтому Люба не позволила вылиться эмоциям, только крикнула: – Наталья! Дай бабе Зое посмотреть что-нибудь! Наталья, зараза! Наталья! Заспанная Наташа, дочь Любы, круглолицая девушка лет пятнадцати, высунулась из окна и спокойно сказала: – Во-первых, не зараза. Во-вторых, ты бы еще ночью меня побудила. – Ничего! Кто вчера обещал корову подоить и выгнать? Мать ломается, а ты дрыхнешь! Синицына пошла к дому, а Кравцов, поздоровавшись, хотел было озадачить Кублакову прямым вопросом, но она вдруг сказала: – Извините, мне некогда! Вы серьезный человек, официальный! Зачем вы сплетням верите? Зачем ворошить, два месяца с лишним прошло! Что, допрашивать меня будете? На мне дочь взрослая, хозяйство, мне дыхнуть некогда, а вы меня расстраивать хотите? У меня и так давление выше нормы каждый день! Господи! – Люба всхлипнула и утерла глаза. – И жить спокойно не давали человеку, и после смерти тревожат! Утонул он! И все! И до свидания! Кравцов понимал, что в такой ситуации лучше удалиться. Но, впрочем, он был почти удовлетворен. Кублакова своим коротким монологом дала ему богатую пишу для размышлений. А именно: 1. Почему она решила, что Кравцову больше не о чем с ней говорить, кроме как про убийство? 2. Почему вот уже второй раз явно уклоняется от общения с милиционером? 3. Какие сплетни имеются в виду? 4. Что значит: «жить спокойно не давали человеку»? 5. Почему Кублакова так настаивает на том, что муж сам утонул? 6. И наконец, почему она так ненатурально всхлипнула, зачем вытирала абсолютно сухие глаза?! Вопросы и вопросы... А тут еще добавил правдолюбец Дуганов, неожиданно вынырнувший из кустов. – Что, угостили вас дезинформацией? – иронично спросил он. – А она призналась, что с Шаровым находится в интимной половой связи? – Разве? – Не разве, а точно! Я не сторонник вмешательства в личную жизнь, но тут дело общественное! Если не уголовное! Судите сами, какой расклад: у Шарова жена болезненная и с придурью. В школе работает учительницей литературы и пения. Уроки отведет, садится дома в глухой комнате и на гитаре до ночи играет. Песни сочиняет, понимаете ли! А людям не поет! Но неважно. Главное другое. У Шарова к Любе Кублаковой интерес! Кто мешает, попробуем догадаться? Естественно, Любы муж, Кублаков! И мешает двояко: и как муж, и как человек, который знает про махинации братьев Шаровых и всей местной мафии! Да он и сам такой был, Кублаков, тоже олигарх! Но я ему на совесть давил все время. И предполагаю следующее. Кублаков начинает мучиться от нечестной своей жизни. Он хочет во всем сознаться. И говорит об этом Шарову Андрею Ильичу. И Шаров понимает: ему с братом конец. Выход: или подкупить Кублакова, или уничтожить! Я полагаю, подкупить они пробовали: Кублакову за общественный счет баню построили перед смертью. Роскошная баня, прямо сауна! Но совесть он там свою не отмыл и продолжал мучиться. И решили они его убрать. Это в частности! – А что в общем? – Погибнет Россия, как пить дать! – сделал вывод Дуганов. – Не дадим! – откликнулся Кравцов. Кого он имел в виду – непонятно. Вряд ли милицию, которую представлял: она может дать или не дать существовать только отдельным беспорядкам и преступлениям, страна в целом ей не по силам. Вряд ли лично себя: множественное число неспроста обозначилось. Скорее всего, Кравцов имел в виду тех граждан, которые, подобно ему, стараются соблюдать то, что можно, не давая себе, а иногда другим, это же самое не соблюдать. Наталья Кублакова, провожая хоть и девичьим, но понимающим взглядом симпатичного милиционера, спросила Синицыну: – Тебе чего дать, баб Зой? Эротику? – Еще чего! – Зря отказываешься, это же про любовь! – Про любовь, девушка, – объяснила ей Синицына, – это когда люди слова говорят, и все красиво. А то сразу ляжут и едят друг дружку во всех местах, и чмокают. Противно! Ты бы меньше смотрела гадость, а больше училась. У меня двое сыновей в городе, обои с высшим образованием. Людьми стали. – А я и так человек! – рассеянно ответила Наталья, наблюдая, как к Кравцову подбежал Володька и повел его куда-то. 3 Володька повел Кравцова к осиротелым столбам. Цезарь ковылял поодаль и исследовал богатые и экологически чистые запахи травы и кустов. Явно здесь бежала какая-то живность, но Цезарь не мог понять, какая именно: возрос на собачьем корме, на охоту его, вопреки породе, никогда не брали, живой дичи он в глаза не видел. Шаров по-прежнему бегал вокруг столбов и недо– умевал. – Смотри, что наделали! – закричал он Кравцову. – До нас докатилось! – Что докатилось? – По всему району провода снимают и сдают. Алюминий же! Он ведь денег стоит! Кстати, за сколько Прохоров килограмм берет? – повернулся Шаров к Володьке. – А я откуда знаю? – Оттуда! Кто собственную телевизорную антенну с крыши снял и сдал? – Во-первых, я ее обратно выкупил. Во-вторых, Прохоров дал не деньгами, а натурой. Две бутылки. Кравцов осмотрел столбы и попросил Мурзина, обвешенного «кошками», залезть на столб. – Проводов все равно нет! Зачем? – спросил Мурзин. – Время засечь хочу. – Понял! – тут же сообразил Мурзин. – С какой скоростью лезть? – С обычной. – Когда воруют, с обычной скоростью не лезут! – не согласился Шаров. – Ну, лезьте быстро! И Мурзин белкой взлетел на столб. А потом слез, побежал ко второму столбу, опять залез. Изобразил, что перекусывает провод, опять слез – и так далее. |