Онлайн книга «Участок»
|
Но это ладно, они оба люди свободные. Однако как с питьем произошло что-то вроде цепной реакции или эпидемии, так и внебрачных отношений в Анисовке все разом перестали стесняться. Известно: дурной пример заразителен. Андрей Ильич, например, взял грамотную Любу Кублакову к себе в администрацию на какую-то должность, совершенно легально ездит с нею в Полынск и подолгу там задерживается. Где именно, Суриков, который их возит, не говорит: он сам, по слухам, отирается у вокзальной буфетчицы Лили, бывшей анисовки, с которой он когда-то учился в школе. А Кублаков, не сильно расстраиваясь или не показывая этого, начал заходить к Нюре. А Наташа Кублакова, беря пример со взрослых, уже не только говорит с Андреем о бросившей его невесте Ольге, а сама уже в роли его невесты, не сказать больше. Ну и так далее. Дуганов повадился ходить по селу и говорить как бы между прочим: – Веселитесь? Развратничаете? На здоровье. Все будет известно потомкам! Юлюкин однажды прислушался и спросил по-свойски, будучи ровесником Дуганова: – Валер, ты чего там бубнишь? Опять в инстанции кляузы сочиняешь? Удивил! – Не в инстанции, а потомкам, – объяснил Дуганов. – Мемуары я пишу. – Это я слыхал. А зачем? Дуганов сел на лавку у крыльца дома Юлюкина и охотно растолковал: – Мы ведь как считаем? После нас – хоть потоп. Оно и в самом деле так. Ты вот что про своего деда знаешь? – Мой дед еще в Первую мировую погиб. – Нет, но что-то ты знаешь про него? – Бабка рассказывала: шорничал хорошо. Песни петь любил. – Ну вот, и вся твоя историческая память! – укорил Дуганов. – Шорничал и петь любил! А как к людям относился? К бабке твоей? Был добрый или злой? Ничего не известно! Теперь представь другую ситуацию. Книга. Твоя внучка или твой правнук открывает и читает: Дмитрий Романович Юлюкин посадил жениха своей дочери в тюрьму. Своим тяжелым характером уморил жену. Дочка с ним жить не смогла, отделилась в лачугу, лишь бы не вместе. Работая бухгалтером, наверняка получал нетрудовые доходы, будучи в состоянии купить машину «Москвич», хотя она стоила ему не по карману... – Э, э, ты не бреши! – остановил Юлюкин. – Я на «Москвич» семь лет копил! – Ну, про «Москвич» не будет. А про остальное будет. – Где? – В книге. Которую прочитает твой правнук. – А где он ее возьмет? – Да я же пишу, чудак ты! Мемуары про жизнь села! Чтобы потомки знали, кто мы такие были. Без прикрас и обмана. Понял? – Кто же ее напечатает? – А хоть и никто. Будет рукописная. Переплету и сдам на хранение в архив под расписку. В Полынске вон есть районный архив, туда и сдам. Понял? И Дуганов, довольный эффектом, пошел писать мемуары дальше. 6 Он пошел писать мемуары дальше, а Юлюкин задумался. И тем же вечером заглянул к Дуганову с бутылкой. Дуганов на стук открыл не сразу. Записи свои прячет, решил Юлюкин. Вошел с улыбкой: – Мы с тобой два бобыля, Валер! Развеем тоску? – А у меня тоски нет! – заявил Дуганов. – Тоска бывает у духовно неразвитых интеллектов! Которым нечем себя занять. – А тебе, значит, есть чем? – спросил Юлюкин, приглядываясь. Он заметил, что на столе, покрытом клеенкой, чашка, заварной чайник, хлебница и все прочее сдвинуто в одну сторону, половина свободна. Как раз чтобы разложить тетрадь или листки и писать. Кстати, вон сбоку и две ручки лежат. Одна кончится – вторую схватит, паразит, чтобы процесса не прерывать. А тетрадь, видимо, спрятал. – Я чего хотел сказать, – присел Юлюкин, осторожно поставив бутылку. – Ты, как я понял, хочешь написать про меня и про других? – И про себя тоже. Между прочим – не скрывая своих недостатков! – Это понятно. Но ты ведь про меня всего не знаешь. – Что надо – знаю! Ты у меня всю жизнь на виду! – Где же на виду? Не в одном доме жили, слава богу, у тебя свой, у меня свой. Ты вот говоришь: жену тяжелым характером уморил. Это неправда, Валера. У жены, ты сам знаешь, была болезнь. Характер тут ни при чем. – Любая болезнь зависит от окружения. Жил бы я среди людей, а не среди сволочей, мой бы невроз давно прошел! И чего ты боишься вообще? Я же не только про плохое, я про хорошее тоже буду писать. У кого оно есть. А у кого нет – извините! Юлюкин подумал. И сказал: – А я вот, когда в армии служил, между прочим, человека спас. Учения были, и один сержант спотыкнулся, как сейчас помню, и с окопа, значит, упал, а на него прямо, значит, танк. И все рты раскрыли, а сержант головой о камень ушибся и лежит. Один я не растерялся, спрыгнул, рванул его на себя – гусеница, между прочим, прямо в сантиметре от головы прошла. А еще... И Юлюкин много еще рассказывал хорошего из своей армейской жизни, об учебе в городе, припомнил и анисовские события, в которых он участвовал если не героем, то вполне положительно. Дуганов выслушал со снисходительной усмешкой и подвел черту: – Ты мне пой хоть до утра, а у меня свой творческий принцип. Во-первых, пишу, что сам помню или видел. Во-вторых, имею право на личную оценку. Субъективную. Как автор. – Какой ты автор, ешь твою плешь! – начал закипать Юлюкин. – Автор! Авторы такие, что ли, бывают? Они образованные, они этому учатся! Я тебе вот что скажу: чтобы писать – надо право иметь! А ты такого права не имеешь! Автор! Дуганов взял бутылку и пошел к двери. Открыл ее и сказал: – Сначала бутылку выкину, а потом тебя. Будешь ты мне указывать! Я знаю, чего ты испугался! Испугался, что твои потомки про тебя все узнают? И пусть знают! Надо было жить по-человечески! – А я по-каковски жил? – вконец озлился Юлюкин, подходя к нему, вырывая бутылку и замахиваясь. – По-обезьянски, что ли? Дуганов, осознавая себя в опасности, не только не испугался, а наоборот, почувствовал прилив пьянящей смелости. – Ну, ударь! – сказал он. – Правду не убьешь! И учти: я это твое нападение в мемуарах тоже зафиксирую. Под рубрикой: как люди ненавидят свою собственную совесть! Юлюкин посмотрел на свою дрожащую руку с бутылкой. И ему вдруг привиделось странное: будто рука и бутылка стали не живыми, а, описанные буквами и словами, появились уже в будущей книге, которую читают действительно его потомки и удивляются, каким их предок был невоздержанным человеком, готовым стукнуть другого человека бутылкой. И он опустил руку. Но гнев его не утих. – Попробуй только зафиксируй! – сказал он. – За клевету в суд на тебя подам! 7 – В суд на него за клевету подать надо! – говорил Юлюкин на следующий день Андрею Ильичу Шарову. – Он понапишет там неизвестно что, поди потом докажи! |