Онлайн книга «Участок»
|
– Ну, не настолько я верующая, – смутилась Люба. – Хотя, правда, врать у икон не хотелось. – Потом, – продолжил Кравцов, – Стасов мне рассказал, Валентин Георгиевич, как он вас видел. И про выстрел. И я стал думать, что это инсценировка самоубийства. А пистолет был последним штрихом. Так именно в отчаянии оружие бросают, когда от прошлого отрекаются. Насовсем. Ну а сегодня окончательно все стало ясно, Любовь Юрьевна, когда я нарочно, извините, в навоз упал и имел возможность украдкой, извините еще раз, осмотреть кое-что. И странно мне показалось, что все вещи мужа, вся одежда – в полном порядке. Обычно, если человек погиб, где-то складывают в отдельном месте, чтобы не напоминало. Да еще в столе увидел несколько термосов, чашки, ложки – такой, знаете, набор для приема пищи на природе. А зачем вам, Любовь Юрьевна, принимать пищу на природе? Ну вот, так оно и сложилось. И удочку я за дверью увидел, а ни вы, ни Наталья не ловите. Для мужа, следовательно, приготовили. А вы буквально прошлой ночью рыбу ловили, так ведь? – спросил он Кублакова. – Было дело. – Зацепился крючок, в воду лазили? – Ты там за мной следил, что ли? – Да нет. Часы у вас упали. – А, это точно! Жаль было, а искать некогда: светало уже. – Вот, возьмите, – протянул ему часы Кравцов. – Теперь все на своих местах. 16 Все на своих местах на самом деле никогда не бывает, поскольку, сдвинувшись с одного места, нечто, будь то вещь или человек, в точности на прежнее место уже никогда не попадет, будет зазор, трещинка, несоответствие. Да еще понять надо: а на своем ли месте было то, что туда возвращается, может, оно чужое место занимало? Цезарь блуждал по городу всю ночь. Камиказа блуждала вместе с ним. Он мало обращал на нее внимания, поглощенный своей целью. Она не обижалась. Если бы она была не собакой, а женщиной, то знала бы: когда у мужчины Дело, его лучше не отвлекать. Впрочем, она и так это понимала. Уже совсем рассвело. И вот возле очередного дома Цезарь стал кружить, что-то вынюхивая, а потом сел, поднял голову и начал басовито и равномерно лаять. Утром следующего дня Геша опять мчался по селу с криком: – Сома поймали! Сома поймали! Никто в это не поверил. Но все опять сбежались к омуту. Куропатов вчера нащупал то, что ему показалось сомом, но потом не сумел найти. С утра вернулся с добровольцами, ныряли долго и упорно – и добились успеха. Вот Колька Клюев выныривает и кричит: – Тут метра три, не больше! Он зацепился за что-то! Скользкий, зараза! – Коля, вылезай! – зовет Даша с берега. – Да постой ты! – сердится Колька. – А если он укусит? – боится Даша. – Дохлый он! Дохлый и холодный! Но здоровый! Володька Стасов, подогнавший к омуту трактор, просит уточнить: – Какой, покажи! Колька разводит руки, показывая диаметр. Володька кричит: – Мужики, трос помогите размотать! Сейчас подцепим! Все бросились разматывать трос, прикрепленный к лебедке трактора. Колька схватил конец и стал с ним нырять, чтобы зацепить речного зверя. Ему помогали все, кто умел держаться на воде. – Не за хвост только! – командовал Хали-Гали. – У него хвост на конус идет, сосклизнет с хвоста. У морды надо! – Ха! – крикнул Суриков. – А вчера в гробу лежал! – Належусь еще, не бойся! – успокоил его Хали-Гали. Дуганов смотрел, смотрел и не выдержал: – Между прочим, я пацаненком глубже всех нырял! – Ну, нырни! – подначил Андрей Ильич. – Или невроз мешает? – А что, и нырну! Я против этого варварства, но раз уж убили животное, не пропадать же ему! Дуганов быстро разделся, прыгнул в воду, схватил у Кольки трос, нырнул. Его не было долго. И вот он вынырнул, продышался и сказал: – Все. Можно тянуть. Володька начал осторожно отъезжать, натягивая трос. Все стояли и ждали. И вот что-то появилось из воды. Все в тине, в траве, в грязи. И выползло на берег. Стало тихо. Это была часть фюзеляжа самолета, от хвоста до кабины, с обломками крыльев. Хали-Гали подошел и, счищая грязь с хвоста, где проявилась красная звезда, сказал: – Тут ихи бомбардировщики летали, а наши истребители сбивали их. А этого, видно, самого... Володька, соскочив с трактора, подбежал, сунул руку внутрь, пошарил и вытащил остатки шлема. – Трофей! – обрадовался он. – Положь на место, – сказал Хали-Гали. Володька положил и сообразил, что и свою кепку надо снять. Снял. И другие сняли головные уборы. Все стояли молча, и это был тот самый момент, когда каждый понимал, что существует жизнь больше, глубже и старше, чем его собственная. 17 Пользуясь воскресной свободой, Людмила и Виталий с утра занимались полюбившимся делом: она читала, он слушал. Все того же веселого и обнадеживающего Чехова. «И казалось, – читала Людмила, – что еще немного...» Тут пролетел Геша на мотоцикле и закричал: – К участковому жена приехала! К Кравцову жена приехала! Людмила запнулась. Хотела посмотреть на Виталия, но не решилась, думая, что встретит его взгляд. И напрасно: Виталий тоже не смотрел на нее – потому что боялся встретить ее взгляд. И Людмила продолжила: «Еще немного – и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается...» Людмила Евгеньевна Кравцова приехала только что. Сегодня рано утром ее разбудил лай, который показался ей знакомым. Она вскочила, посмотрела в окно и увидела Цезаря. Она так испугалась, что, быстро надев футболку и шорты, побежала на улицу и, схватив Цезаря за голову, глядя ему в глаза, начала спрашивать: – Что? Что случилось? С Павлом что-нибудь? – будто Цезарь мог ответить. Опомнившись, она позвонила одной из своих верных подруг, Нике. Ника, соответствуя своему имени, была победоносная женщина: самостоятельная, стремительная, прошедшая огонь, воду и трех мужей (со скоростью один муж в два года). Она примчалась на своем огромном белом джипе. Кстати, и сама была блондинка, и любила надевать все белое. И называла себя, шутя, белокурой бестией. Узнав, что Цезарь тоже едет, она, помня особенности его слюнотечения, достала холстину и накрыла заднее сиденье и только после этого пустила туда пса. Тот тяжело прыгнул и сразу же улегся. Камиказа подбежала, села перед дверцей. Не скулила, не лаяла, только поглядывала на Людмилу, понимая, от кого все зависит. |