Онлайн книга «Участок»
|
Из своего укрытия они смотрели, как Дуганов довольно быстро затушил огонь одеялом, постоял, огляделся и ушел. – Есть план! – сказал Мурзин. – Какой? – спросил Суриков. – Идем к нему и связываем. И ищем. Не найдем – пытаем. – Это же зверство, Саша! – сказал Суриков. – Знаю. Я специально предложил, чтобы посмотреть, откажешься ты или нет. Молодец, отказался. А Михаил где? Михаил был тут же: упал в бурьян и заснул. Друзья стали расталкивать его, от этого утомились и сами заснули. Спала и вся Анисовка. 13 Спала вся Анисовка, тишина была кромешная, и в этой тишине кто-то ходил вдоль берега там, где пещеры, и то ли вздыхал, то ли сопел, то ли бормотал, то ли фыркал... Человек, лошадь, коза заблудшая, собака? – мы не знаем. Мы не обязаны все знать. Да и боязно в такой темени приближаться и высматривать. Ну, выяснится, что коза или лошадь – будет легче? А если вдруг кто-то вроде Дикого Монаха, то есть не кто-то, а именно Дикий Монах? Тогда что? Испугаться и убежать? Следить за ним? Окликнуть? И то неправильно, и другое, и третье. Самое правильное – поступить так, как и предки наши поступили бы и пять, и десять веков назад: спокойно испугаться и не ходить. Но пришел новый день и прошли все страхи, если у кого они были. Мурзин, Куропатов и Суриков убрались с утра пораньше, чтобы их не застали на месте преступления. Видел поджигателей только сам пострадавший Дуганов, вставший еще раньше. Он смотрел на них в окно и улыбался. С недавних пор Валерий Сергеевич вообще чувствовал в себе необычайное великодушие и способность прощать. Да и сарай был старым, он давно собирался сломать его. Тем не менее скоро вся Анисовка узнала, кто именно устроил ночью небольшой пожар. Отнеслись по-разному. – Молодцы, так Дуганову и надо! – сказала Нюра. – Дураки! – осудил Микишин. – Жгли-то они, а Дуганов теперь озлится на все село. И такого понапишет! Мне-то не боязно, я вообще... Пойти, что ли, предложить ему помощь? – размышлял вслух Николай Иванович, но не пошел к Дуганову, не захотел, чтобы тот принял предложение помощи как подхалимаж. А Лидия Куропатова упрекала мужа: – Ты чего же наделал? Мы с тобой живем нормально, куда ты полез? Он теперь со зла распишет про нас неизвестно что, а потом дети детей подумают: так и было! Олух ты, Михаил, царя небесного! Куропатов молчал: понимал, что крыть нечем, глупость сделал. Он отправился к Сурикову, а потом вместе с ним к Мурзину. О чем-то поговорили. И пришли к Дуганову. – Ты извини нас, Валерий Сергеевич, – сказал за всех Мурзин. – Мы выпивали вчера, ну, и случайно тут... Эксперимент ставили... Мы давай это... Восстановим тебе все. Как было. – Даже еще лучше! – пообещал Куропатов. Дуганов слушал их, стоя на крыльце, со странным, как им показалось, лицом – тихим, светлым и добрым. – Да бог с вами, ребята, – сказал Дуганов. – Это не вы, это ваша вековая дремучая глупость. А за сарай даже спасибо. Я его сам давно хотел снести. Одеяло, правда, сжег, когда тушил, но это пустяки! Материальная собственность, она, знаете, отягощает. Что нужно человеку? Да ничего, кроме собственной души! Друзья ушли в недоумении. – Злобу затаил, зараза! – решил Суриков. Мурзин и Куропатов молча согласились. И они разошлись по своим делам. 14 Они разошлись по своим делам, занимались повседневностью и прочие анисовцы, но у каждого на душе было неспокойно. Что-то смутное их тревожило. При этом все понимали происходящее по-своему. Акупация, например, пришла к Дуганову, принесла десяток яиц и сказала: – Пиши. Пенсию мне задерживают опять. Дальше. Стасов Володька заехал своим трактором мне на огород и все там разворотил. Дальше. Лекарств в медпункте нашем мало или совсем нет, а врача не шлют, а Вадик не врач, а свистун. Дальше... – Погоди, погоди, тетя Поля! – остановил ее Дуганов, который был, между прочим, двоюродным племянником Акупации. – Ты ничего не путаешь? Я не жалобы пишу, я пишу мемуары. Воспоминания. Потомкам. Понимаешь? – Понимаю. Еще не забудь: колодец мне новый чтобы вырыли. Я колонкой не пользуюсь, там вода ржавая, а вот колодец... – Опять тебе объясняю: не по адресу ты! Я не в организации пишу, а для будущих людей. Акупация подумала: – То есть это потом будет? – Что? – Ну, насчет колодца, насчет пенсии? – Очень даже потом! – с юмором сказал Дуганов. – Все равно пиши. Может, и дождусь. Нам ждать не привыкать. У меня какая очередь-то? Так и не сумел объяснить Дуганов тетке смысл того, что делает. Она ушла, не взяв обратно яиц, хотя Дуганов от них отказывался. – Не обижай, – сказала, – я же по-родственному. Потом пришла Квашина. Она поразумнее Акупации, она сразу попала в точку: – Книгу, говорят, пишешь? – Вроде того. – Ну, пиши тогда. Эх вы, мои милые внуки, где же вы? – начала напевно диктовать Квашина. – Ну, хорошо, мать ваша сбилась с пути, уехала на далекий Север, и двадцать семь лет от нее ничего не слышно. Может, умерла. Но вы-то живые! Как у вас совести хватает не помнить, что ваша родная бабка вас в глаза не видела? Мне от вас ничего не надо, только бы приехали, посмотреть на вас перед смертью... Дуганов сначала хотел ее остановить, но потом вслушался и сказал: – Это надо! Нигилизм молодого поколения превзошел все границы! В самом деле, выйдет книга – пусть прочитают, пусть им станет стыдно! После Квашиной пришла Липкина и принесла свою тетрадь. – Вот, – сказала она. – Чтобы тебе зря не стараться, я тут сама все изложила, слава богу, грамотная. Можешь переписать, можешь просто приложить. Дуганов открыл тетрадь. На первом листе крупно значилось: «Моя жизнь в школе, воспоминания сельской учительницы о труде на ниве просвещения на благо Родины. С примерами и иллюстрациями». Имелись в виду фотографии, которые Липкина приложила к своему опусу. На фотографиях она была изображена с выпускными классами. Фотографий было сорок. Учеников насчитывалось 786 человек. – Плохое-то мы все помним, – сказала Липкина. – А про хорошее напоминать приходится. Потом и другие потянулись. Рассказывали о себе – и других тоже не забывали. Беспристрастно. Чтобы уж никому не обидно было. Дуганов всем гарантировал сохранение тайны. Синицына пошла дальше всех. Она, как и Липкина, принесла тетрадь. Но тетрадь была не о себе. Она была такой, какой все представляли тетрадь Дуганова: на каждой странице фамилия, а под фамилией – сведения. Из этой тетради Дуганов почерпнул много интересного. |