Онлайн книга «Участок»
|
– Как? – в один голос спросили Куропатов и Суриков. – А так. Есть план. Через час они сидели у Дуганова. Вели приличный разговор. Не торопились. Зашла речь о здоровье. – Я вот читал статью академика Чазова, когда он жив был, – сказал Мурзин, – что пьянство вред. – А кто спорит? Очень правильное мнение! – энергично защитил Суриков позицию академика Чазова. – Но тот же академик пишет, что лично он всю жизнь для профилактики за обедом выпивал по шестьдесят граммов! Не больше и не меньше. – А сколько это? – спросил Куропатов. Похоже, его интерес был искренним: такую порцию ему употреблять никогда не приходилось и он не мог ее представить. Дуганов решил помочь ему. – У меня стакан есть градуированный, – сказал он. – Вадик дал, чтобы настойку пить точно по граммам. – Он поставил на стол тонкий высокий стакан, на боку которого были полоски и цифры. – А вот мы сейчас посмотрим! – воскликнул Мурзин и достал бутылку. – Ты не бойся, Валерий Сергеевич, мы не пьем, это я для растирания взял. – Я и не боюсь. Мурзин налил в стакан водку. Очень осторожно. Вот уровень приблизился к цифре 60. Мурзин тут же убрал бутылку. – Глядите! Все глядели и удивлялись. – Да этого и не почувствуешь! – сказал Куропатов. – А это не чтобы почувствовать, а для здоровья! – ответил Суриков, глянув на Мурзина. Тот ответил коротким одобрительным взглядом, доставая колбасу и хлеб. – Вот мы сейчас и перекусим, тем более – время обеденное, и проверим! Дуганов пожал плечами. Мурзин быстро порезал колбасу и хлеб, Дуганов от себя выложил огурцы, помидоры, яйца, целую вареную курицу и даже селедку: в последнее время хорошая пища в его доме не переводилась. Мурзин наливал в мерный стакан, а потом переливал в чашки. Все выпили, причем Куропатов перед глотком слегка повертел чашку, недоверчиво глядя, как на дне крутится тонкая жидкость. Все ждали, что Дуганов для приличия сначала откажется. А потом, конечно, выпьет. А потом еще. И еще. Потому что знали: запойному, для того чтобы развязать, и десяти граммов хватит. Хоть каплю алкоголя учует кровь и тут же, будто состав ее меняется, начинает течь по жилам с другой скоростью, тут же в желудке образуется что-то вроде вакуума, поднимается там какой-то огненный неугасимый зверь и безмолвно кричит: «Дай еще! Дай!» – и сопротивляться этому зверю бесполезно. И улетит Дуганов не менее чем на неделю, и Анисовка свободна! Но Дуганов повел себя странно. Степенно выпил, закусил и спокойно сказал: – Действительно, не лишено основания. – Повторим! – тут же поднял бутылку Мурзин. – Академик Чазов про шестьдесят граммов говорил, а не про сто двадцать! – напомнил Дуганов. – Не буду и вам не советую. И занят я вообще-то. Так друзья и ушли ни с чем. Мужество Дуганова их поразило. Но еще больше поразило то, что им и самим не хотелось больше пить. – Будешь? – протянул Мурзин Куропатову начатую бутылку. – Не... – А ты? И Суриков отказался. – Дело ваше! Нельзя поддаваться, вот что я вам скажу! – и Мурзин смело поднес горлышко бутылки к губам. На лице его появилось отвращение. Он с усилием сделал глоток, другой – и вдруг фыркнул обратно выпитым. – Не могу! 19 Не могли уже анисовцы так жить. Ждали: что-то должно случиться. И дождались. К Анатолию Клюквину приехал городской родственник, образованный человек, из бывших комсомольских деятелей, а последние полтора десятка лет – политолог. В Анисовке звали его Политиком. Он сердился и объяснял разницу, но кличка прицепилась. Политик привык, что когда он приезжает, Анатолий тут же бежит рыскать по соседям за выпивкой: у самого запасов сроду нет. Но Клюквин вместо этого открыл дверцу серванта, и Политик увидел множество нетронутых бутылок. – Ты чего это? Заболел? Клюквин рассказал родственнику про свою беду и беду Анисовки. Политолог долго хохотал. Вытащил бутылки, начал их откупоривать и наливать под неприязненным взглядом Клюквиной, выпил сам, уговорил Анатолия и его жену. И те почувствовали себя хорошо. А потом еще лучше. И Политик начал объяснять им, какие глупые они сами и все анисовцы. Если они так боятся этих мемуаров, есть тысячи способов их дезавуировать. – Пробовали уже, – сказал Клюквин, не поняв слова, но уловив смысл. – И сжечь хотели, и украсть, и отнять пытались. Непонятно, где он свою тетрадку держит, зараза. – Сам предъявит! – воскликнул Политик. – Это же так просто! Он про всех пишет? Про всех. Так почему бы не потребовать, чтобы он прочел это публично? При всех? И пусть население решит, насколько все это легитимно! – В самом деле! – сказала Клюквина, выпив и выдохнув. – А мы не догадались! Надо народ поднять! 20 Народ подняли быстро. Не весь, но достаточное количество. Пришли к дому Дуганова и огласили свое желание. – Что ж, – сказал Дуганов, – если люди хотят. Пусть завтра все соберутся, читать буду. А сейчас идите с миром! Люди разошлись, договорились назавтра собраться всем селом. И собрались, и ждали Дуганова. Он не появлялся довольно долго. И вот вышел. Голова и руки дрожат, глаза красные. – Украли... – тихо сказал он. – Врешь! – крикнул Желтяков. – Спрятал, гад! – Если бы... Ночью я долго сидел... Работал... А потом отлучился во двор... Прихожу: нет ничего. Выскочил – кто-то к реке убегает. Я за ним... Не догнал... На лодке он уплыл... – Врешь! – крикнул Клюквин. – Не верьте ему! Но и без призыва Клюквина никто не поверил Дуганову. Бросились искать его записи. Обшарили весь дом, подняли доски полов, ободрали стены, залезли на чердак и там все перековеркали, мимоходом содрали жесть с крыши, будто под нею могли прятаться заветные страницы (сдирали те же, кто и крыл: Желтяков с Клюквиным). Осмотрели хлева и сараи, распугав кур, а сарай нечаянно подпалив (кто-то закурил и спичку бросил)... Все перерыли во всей округе, но ничего не нашли. – Где у вас совесть? – послышался вдруг голос. Это Вадик поднялся на ободранную крышу и кричал оттуда что есть мочи. – Где совесть у вас? – повторил он. – Почему вы человеку не верите? Между прочим, пока вы тут безобразничали, а я следы видел, в самом деле! И лодка стояла у берега! Народ стоял и слушал. За всех высказался Андрей Ильич. – Ну, найди тогда, если ты такой умный! – сказал он. |