Онлайн книга «Доспехи бога»
|
— Даль-Даэль! Писарь Пятой сотни… Так и есть. Из этих. — Отпустил сеньорского щенка. Пойман с поличным! Рядом с писарем — мальчишка в вышитых лохмотьях. Скручен до синевы. Всхлипывает. Короткий взмах худой руки. Даль-Даэль падает ничком и тянется губами к прикрытым драными полами рясы сандалиям Ллана. — Пощади, отец… Я не мог… У меня самого дети… Сквозь плачущего преступника смотрят расширенные глаза Высшего, на сухом, туго обтянутом кожей лице — недоумение. Почему не в яме? — одним взглядом спрашивает он, и темная пахучая земля принимает визжащее. — Цфати, отряд Второго Светлого! Прилюдно усомнился в милосердии Высшего Судии… Ллан слегка вздрагивает. Цфати смотрит ему прямо в глаза; он, кажется, приготовился к самому худшему, но в сердце его нет страха; у Цфати исхудалые щеки, высокий, изрытый морщинами лоб и ясный взор искателя истины, готового умереть за нее и в смерти — победить. — Да! Тебе в лицо повторяю, Ллан: ты не кроток, не милосерден, и суд твой неугоден Вечному! — громко говорит Цфати и расправляет плечи. — А теперь — убивай! Я готов! Но Высший Судия не спешит подавать знак беззаветным, совсем наоборот… — Цфати, Цфати, — сокрушенно качает он головой, — ты горяч и тороплив, а горячность — враг разума. Грязь есть грязь, а чистота есть чистота; если грязи немного, значит ли это, что ее не следует выметать? Смельчак молчит. Ему нечего сказать в ответ. — Друг мой, — голос Судии мягок и укоризнен, — Вечный свидетель, никто не был наказан мною безвинно; если хочешь оспорить, назови хотя бы одно имя! Цфати опускает глаза. Да, без вины Ллан не карает никогда. Но… — Согласись, Цфати, — лукаво прищуривается Ллан, — что даже сеньор, живущий праведно, заслуживает снисхождения большего, нежели праведник, впавший в грех… Впалые щеки правдолюбца жалко подрагивают. Он сокрушен в прах, он раздавлен, он не способен возразить. Всем ведомо: охранную грамоту с багряной печатью послал отец Ллан Арбиху дан-Лалла, известному добрыми делами, а ведь Арбих богат и знатен… — Уведите его, — приказывает Высший Судия. — Восемь ударов плетью ему и три дня строгого поста. Кто там еще? — Все, Отец, — с видимым облегчением докладывает старшой. — Последний грешник был. Больше нет. Печальной улыбкой отвечает учитель простодушному ученику. Увы, добрый сын заблуждается. Грех крепок, грех прельстителен, и немало еще придется потрудиться, чтобы когда-нибудь пришел день, когда очередной грешник воистину окажется последним… И вот тебе доказательство, добрый сын! В ближних кустах отчаянно взвизгивает женщина. Вопит благим матом. Выкатывается из кустов, плашмя кидается Ллану под ноги, тычась носом в стопы: простоволосая рас-телешенная баба лет тридцати с круглыми мокрыми глазами… — Помоги-и-и, оте-е-е-ец! Помоги-и-и! Обес-чести-ил, степняга-а подлый! — одуревшая от собственного визга, она смяла пушистую траву, забилась, словно в падучей; бесстыдно мелькнули сквозь разодранный подол толстые белые ляжки. Вслед за нею стражи Судии, подталкивая рукоятками секир, выволокли к Древу отчаянно упирающегося плосколицего крепыша в коротком лазоревом плаще и спадающих без пояса штанах… Неприятное лицо: прыщеватое, с едва пробивающимися усиками; а одежда богатая, едва ли не рыцарская, да при том — новенькая; с первого взгляда видно, не с чужого плеча снял. На щеках, параллельно носу — глубокие насечки. Но все это так, мелочи, важно иное — волочится за прыщавым, метя траву, шитая серебром голубая накидка. Негодяй — из лазоревых; мерзавец — человек Вудри. А Вудри своих людей на суд Справедливости не отдает… Он ведет себя хозяином в стане, а король молчит, словно так и надо, и оттого Высшему Судии подчас бывает досадно. Никто не спорит: заслуги Степняка велики, и воинская сноровка его заслуживает всяческого уважения. Но Ллана не обмануть! Ллан видит скрытое; Ллан чует: смрадный дым источает душа первого воеводы… Время ли ссориться с Вудри? Нет, еще не время. Три тысячи его лазоревых — десница королевского войска, а пятьсот беззаветных, посвятивших себя Справедливости, — становой хребет его. Не должно затевать свару, во всяком случае — до поры. Пока не усмирен Юг; пока не разбиты сеньоры… Ну что ж. Некогда молодой епископ Вуррийский славился способностью находить решения, приемлемые для всех, пускай и ненадолго. А коль скоро так, то пусть он, давно исчезнувший, вернется ненадолго и поможет тому, кем стал. Наклонившись, Ллан дождался, пока плосколицый оторвал от травы блуждающий взгляд. Злоба и ярость полыхали там. Но недолго. Сморгнул бесштанный, заслезились глаза — и через миг осталась меж пушистых, странных и неуместных на прыщавой харе ресниц только лишь дикая, выжженная ужасом тоска. Высший Судия почти незаметно поморщился. Во рту стало горько. Как всегда, когда приходилось идти против себя самого. — Грабеж доказан? — коротко, отрывисто. — Да, отец Ллан. Что отнял, изъято и возвращено, — чеканит страж. — Насилие? — Нет, отец Ллан. Вдвоем были они. Некому подтвердить. Значит, лишь грабеж доказан. А свидетелей насилия нет. И это хорошо, мурлыкнул никому, кроме Высшего Судии, неслышный голос епископа Вуррийского. Никем не подтвержденное можно полагать не бывшим. Да и сама обвинительница не являет собою образец непорочности. Смягчение кары допустимо… Кусает губы Высший Судия — до крови, до огненной боли. Все правильно. Все просчитано и учтено. Вот только последовать совету — значит перестать быть собой, нынешним. Ибо справедливость — одна. На всех. Во веки веков. Иначе нельзя. А Вудри… разве он — выше справедливости? Удивленно и жалобно пискнув, сгинул тот, кого давно нет. Ллан вытянул руки, рывком сдернул с плеч вора лазоревую накидку, взмахом подал сигнал и подтвердил, убивая малейшее сомнение: — В яму! — Отец!! — в ноги опять подкатилась, ткнулась лбом в сандалии уже забытая, выброшенная из памяти женщина. Трясущимися, скользко-потными руками распутывала матерчатый узелок; на траву сыпались, бренча и позвякивая, дешевенькие колечки, цепочка с браслетиком из погнутого серебряного обруча, другая мелочь. — Отец, погоди! Ведь вернули же все, все ж вернули… а что завалил, так от меня ж не убудет, сама ж в кусты-то шла… во имя Вечного, не губи парня… смилуйся… |