Книга Тустеп вдовца, страница 41 – Рик Риордан

Я вновь прочитал имя: К. Комптон.

— Расскажи мне свою историю.

Ральф достал сигарету с марихуаной и принялся тщательно подрезать концы.

— Твой Комптон работает в забегаловке «Индиан пейнтбраш». Ты знаешь это место?

— Знаю.

— Помнишь Робби Гуэрру, полузащитника из футбольной команды Хайтс?

Как обычно, я понятия не имел, куда клонит Ральф или откуда у него информация, но кивнул.

— Как Робби?

— Он умер, но это другая история. Шесть месяцев назад у нас было отличное дело с компанией-поставщиком для ресторанов, а также с некоторыми заведениями, с которыми они заключили договора. Среди них и «Индиан пейнтбраш». Каждый десятый контейнер забирали мы с Робби, и все получали свою долю. Комптон работал музыкантом или что-то в таком же роде, но выходил в дневную смену вместе с менеджером, парнем…

— Алексом Бланксиглом. Веснушки, большие уши.

— …совершенно верно. Короче, Комптон и Бланксигл знали о нашей сделке с контейнерами, получали свою долю, и все шло чудесно. Однажды вечером мы с Робби случайно попытались забрать контейнер из другой партии, понимаешь? Иногда такое случается. Мы пришли во время перерыва, когда охранники пили кока-колу, все как обычно, и начали переносить из грузового отсека большие коричневые картонные цилиндры. Мы подумали, что там медные трубы или что-то в таком же роде, потому что те оказались невероятно тяжелыми, но мы решили: проклятье, товар есть товар. Однако через пять секунд нас окружили уроды с пистолетами — Бланксигл, Комптон и два придурка, — которые что-то кричали по-немецки. Они принялись на нас орать, мешая английские и немецкие слова, и держали пистолеты у наших висков. Бланксигл вел себя так, будто видел нас в первый раз, и заявил, что нам повезет, если мы уйдем оттуда живыми. Ну, мы ему сказали chupa me. [75] На этом наш ресторанный бизнес закончился.

Ральф прикурил и затянулся. С таким же видом он мог бы рассказывать о своем последнем дне рождения — его спокойствие просто поражало.

— Опиши немцев.

Ральф довольно точно описал Джина, парня с «береттой» из студии Шекли. Его напарника я не знал.

— А что находилось в цилиндрах?

Ральф выпустил дым.

— Понятия не имею, vato. [76] Белые парни и нацисты тыкали пистолетами мне в задницу, и я решил придержать свое любопытство. Наверное, тренировочное оборудование для ККК? [77]

Мы молча проехали несколько миль по Бандера, под Петлей, и оказались в жилом районе, где дома походили на армейские бункеры, плоские и ушедшие в землю за сплошными кирпичными стенами, заросшими высокими кустами. На стенах появилось новое граффити. На углу с Каллахан кто-то выдрал телефонную будку и положил ее на скамейку автобусной остановки. Сверху стояли выстроенные в ряд пустые бутылки «МД 20/20», [78] по которым стучал палкой маленький мальчишка без рубашки.

Небо лишь усиливало впечатление, что весь район недавно подвергся бомбардировке. Серые тучи опустились, словно изолирующий материал. Воздух снова стал нагреваться, и тяжелый зной застыл в неподвижности.

Через несколько кварталов Чико повернулся к нам и спросил у Ральфа по-испански, не хочет ли он остановиться у Номера Четырнадцать, раз уж мы проедем мимо. Ральф посмотрел на свой золотой «Ролекс» и сказал: «Конечно». И достал из-под водительского сиденья «Мистера Незаметного». «Мистер Незаметный» — это его «магнум 0,357».

— Местные братаны безобразничают, — сказал он. — Мелкие сошки.

— Номер Четырнадцать, — сказал я. — Такое имя легко запомнить.

— Послушай, друг, когда у тебя двадцать ломбардов, нужно же их как-то называть.

Он засунул «Мистера Незаметного» за пояс джинсов, под гуайаверу. Мало кто в состоянии проделать такое с «магнумом» и не вызвать подозрений. С другой стороны, мало кто может похвастаться размерами Ральфа и носит льняные рубашки размера XXL.

Чико нашел по радио песню «Деф Леппард» [79] и врубил звук. Я решил, что она, наверное, еще находится в горячей десятке Сан-Антонио.

— Значит, ты видел мою племянницу в Остине? — сказал Ральф.

— У нее все в порядке, — ответил я. — Ты оказался прав, она знает свое дело.

— У нее сейчас фаза con crema. [80] Иногда я ее не понимаю.

— Con crema?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Она не хочет говорить по-испански и встречается с белыми парнями.

— Ты не шутишь?

Ральф кивнул и поерзал на сиденье. Я последовал его примеру, и мы оба уставились в окно. Он решил сменить тему.

— Кстати, о con crema, ты опять связался с carbon [81] Чавесом?

Я не рассказывал Ральфу о своем расследовании. Впрочем, это не имело значения. Ральф почти наверняка узнал о моей встрече с Чавесом в тот день, когда она произошла. Ральфу становится известно обо всем, что происходит в пределах города, к тому времени, когда приходит пора делать ставки.

— Мило во что-то вляпался, Ральфи. Я обещал ему, что попытаюсь помочь.

— Да уж, — ухмыльнулся Ральф. — Интересно, ублюдок когда-нибудь повзрослеет и решит, кем он хочет быть?

Я не знаю, как именно познакомились Мило и Ральф. Они знали друг друга всегда и с самого начала прониклись взаимной неприязнью. Конечно, мы втроем учились в Аламо-Хайтс, но эти двое, насколько мне известно, не обменялись ни единым словом и всегда делали вид, что другого не существует. Я ни разу не находился в одном помещении с ними обоими. Если не считать того, что оба были латиноамериканцами из Норт-Сайда, у них не имелось ничего общего. Ральф вырос в бедной семье, в трущобах, где его отец умер от цементной пыли в легких, второе поколение с фальшивыми «зелеными картами» — так легче убедить эмиграционные службы. Ральф сумел окончить колледж благодаря успешной игре в футбол, хитрости, опасной бритве и железной внутренней уверенности, что наступит день, когда он будет стоить миллион долларов.

Мило же родился в тихой богатой семье и принадлежал к тем немногим латиноамериканцам, которых принимали в белых кругах, его приглашали на танцы в клубы, у него даже имелась белая подружка. Когда после окончания школы он заинтересовался музыкой, потом бизнесом и стал адвокатом, это не вызвало удивления у его старых друзей. Ни у кого не возникло чувства, что он совершил нечто невероятное. А тот факт, что он снова сменил профессию и занялся музыкой «кантри», теперь вызывал лишь улыбку.