Книга Зимняя жертва, страница 54 – Монс Каллентофт

«Бордо», — думает Малин. Именно так, должно быть, сама Карин обозначает этот цвет.

Карин качает головой, приближаясь к Малин, которая топчется у входа в мастерскую.

— Насколько мы можем судить, здесь кровь исключительно животных, но потребуется не один день, чтобы обследовать каждый квадратный сантиметр помещения. Если хочешь знать мое мнение, здесь они забивали животных.

— Давно?

— В последний раз несколько дней назад.

— На многих из них сейчас охота закрыта.

— Это я определить не могу, — говорит Карин.

— Однако это не мешает кое-кому охотиться круглый год, — продолжает Малин.

— Браконьерство?

Карин морщит лоб, словно ей неприятна сама мысль о том, что можно бродить по лесу в тридцатиградусный мороз с винтовкой за плечами.

— Вполне возможно, — отвечает Малин. — Ведь это деньги. Когда я жила в Стокгольме, то часто спрашивала себя, откуда в магазинах свежая лосятина круглый год.

Карин направляет взгляд в сторону гаража.

— Похоже, то же самое и с машиной. Насколько можно судить сейчас.

— Кровь животных?

— Да.

— Спасибо, Карин, — говорит Малин, улыбаясь сама не зная чему.

Карин смущена.

Она поправляет шапку так, что показываются мочки ушей, в каждой из которых мерцает по маленькой сережке с тремя бриллиантами.

— С каких это пор, — спрашивает она, — мы стали благодарить друг друга за выполнение служебных обязанностей?

На полу магазина при бензоколонке выстроились черные мешки для мусора, наполненные оружием. «Это не обычный магазин, — думает Малин, — с горячей колбасой и хот-догами, а просто центр бензоколонки». Несколько обязательных плиток шоколада да гудящий в углу ржавый холодильник для напитков, остальное — моторные масла, запчасти, автомобильные аксессуары.

Янне бы здесь понравилось.

Винтовки из Хюскварны.

Гравюры с изображениями косуль и лосей, мужчин, пробирающихся сквозь лесную чащу, цветов.

Охотничьи ружья «смит-и-вессон».

Пистолеты «люгер», кольт и «ЗИГ-Зауэр Р-225» — штатное оружие полиции.

Ни маузеров, ни пневматических ружей. Насколько может судить Малин, здесь нет оружия, из которого могло быть прострелено окно Бенгта Андерссона.

В домах нашлись только охотничьи дробовики и ружья. Может, у братьев есть тайник в другом месте? Или же, несмотря на весь этот арсенал, они не имеют никакого отношения к выстрелу в окно, как и утверждают?

Самое интересное: два армейских автомата «Карл-Густав М/45» и ручная граната. «Похожа на яблоко, — замечает про себя Малин, — на неправильной формы яблоко нездорового зеленого цвета».

— Слово даю, что эти пистолеты и граната с оружейного склада в Кварне, который был ограблен пять лет назад, — говорит Бёрье. — Тогда было украдено десять таких пистолетов и ящик гранат. Черт меня возьми, если это не оттуда.

Он кашляет, бродит взад-вперед по комнате.

— Со всем этим они могли бы начать войну, — говорит Зак.

— А может, уже начали, — отвечает Бёрье, — когда повесили Бенгта Андерссона на дереве.

Якоб и Элиас Мюрвалли сидят по обе стороны от своей матери за кухонным столом в ее доме. На заднем плане — выдвинутые ящики, на тряпичном ковре на полу груды фарфоровой посуды.

Братья напряжены, словно в ожидании приказа, который надо будет выполнить любой ценой. «Совсем как на войне, — думает Малин, вспоминая слова Бёрье, — готовые вот-вот подняться из окопа и ринуться на врага».

Ракель Мюрвалль, почтенная матрона, сидит между ними: нижняя челюсть слегка выдвинута, голова откинута.

— Вы, Малин и Зак, берите этих, — сказал Свен Шёман. — Надавите на них, припугните.

Полицейские в форме ждут за дверью, в гостиной — на всякий случай.

Зак и Малин сидят напротив этой троицы. Все давно расписано, ход допроса — рутина. Все старо как мир: есть зло и есть добро. У Зака глаза волка, почуявшего запах крови посреди замерзшей равнины.

— Хоть самого черта.

— О’кей. А ты выдержишь?

— Рядом с тобой я спокойна, как слон.

Малин нагибается через стол, смотрит сначала на Якоба, потом на Элиаса и их мать.

— Вы нажили себе кучу неприятностей.

На лицах никакой реакции. Все трое глубоко и ровно дышат, как будто их сердца и легкие работают в одном ритме.

— По пять лет каждому. Как минимум, — продолжает Зак. — Кража со взломом, незаконное хранение оружия, браконьерство, а если мы найдем человеческую кровь, речь будет идти об убийстве.

— Кража? Какая кража? — недоумевает Элиас Мюрвалль.

— Тсс… Ни слова больше, — шипит их мать.

— Или вы думаете, мы не можем взять вас за армейские пистолеты?

— Никогда, — шепчет Элиас. — Никогда.

Малин видит, как что-то в голосе Элиаса Мюрвалля выводит Зака из себя. Такое бывало и раньше — когда он, словно выдернув из себя предохранители, вдруг превращается в сгусток энергии, клубок мускулов и адреналина. Единым движением он огибает стол, хватает Элиаса Мюрвалля за шею и давит, прижимая его голову к деревянной столешнице так сильно, что у того белеют щеки.

— Проклятый индеец, — шепчет Зак. — Я повыдергиваю перья из твоей задницы и запихаю их тебе в глотку.

— Тихо, Якоб, — говорит мать. — Тихо.

— Это вы убили его, черт, вы сделали это? Там, в мастерской? Как паршивую собаку. А потом вывесили на дереве на всеобщее обозрение, чтобы вся проклятая равнина знала, как тягаться с Мюрваллями. Вы сделали это?

— Пусти, — шипит Элиас Мюрвалль, а Зак давит все сильнее. — Пусти меня, — скулит тот, и Зак убирает руку.

«Железная хватка, — думает Малин. — Ты и один бы справился с братьями, если бы потребовалось».

— Я понимаю, — спокойно говорит Малин, когда Зак возвращается на место, — вы не могли избавиться от мысли, что это Бенгт изнасиловал вашу сестру, и захотели отомстить ему так, чтобы это видели все.

— Какое нам дело до всех? — подает голос Якоб Мюрвалль.

Хозяйка откидывается на спинку стула, сложив на груди руки.

— Ни слова, мать, — говорит Элиас Мюрвалль.

— Разве этого не достаточно? — спрашивает Зак. — Мы, конечно, найдем кровь Бенгта на пикапе, и у нас будут все основания, чтобы предъявить обвинение.

— Вы не найдете там его крови.

— Вы должны были сильно разозлиться. В прошлый четверг вы поддались злобе. Это был день мести? — У Малин мягкий голос, в глазах сочувствие.