Книга Кроваво-красная текила, страница 2 – Рик Риордан

Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы найти рулон мешков для мусора и засунуть в них вещи учителя физкультуры.

— Ты сломал мне руку, — сообщил он, продолжая сидеть на полу с плотно зажмуренными глазами.

Я выдернул из розетки шнур телевизора и выставил его на улицу.

— Некоторым людям нравится использовать лед, когда у них возникают подобные проблемы с суставами, — сказал я ему и вынес наружу кресло. — Лично я считаю, что будет лучше, если ты приложишь грелку. Погрей руку некоторое время и через два дня ничего не будешь чувствовать.

Кажется, он сказал, что подаст на меня в суд, и, вообще, много чего говорил, но я его не слушал. Я устал, день был жарким, и я начал вспоминать, почему столько лет старался держаться как можно дальше от Сан-Антонио.

Учитель физкультуры еще не пришел в себя, и все у него болело, так что он не особенно сопротивлялся, когда я затолкал его в такси вместе с большей частью вещей и заплатил водителю, чтобы тот отвез его в какой-нибудь мотель. Оставив телевизор и кресло во дворе, я занес внутрь свои вещи и закрыл за собой дверь.

Роберт Джонсон осторожно выбрался из перевозки, когда я ее открыл — черная шерсть загнулась в противоположную сторону на одном боку, желтые глаза напоминали два блюдца, а первые шаги на твердой земле после полета в воздухе получились не слишком уверенными. Кроме того, его слегка бросало из стороны в сторону. Я хорошо его понимал.

Он понюхал ковер и посмотрел на меня с величайшим презрением.

— Фр-р-р, — сказал Роберт Джонсон.

— Добро пожаловать домой, — ответил я.

— Я собирался выгнать его в ближайшие дни, — пробормотал Гэри Хейлс.

Моего нового домовладельца, похоже, не слишком беспокоила разборка, которую я устроил с бывшим жильцом. Гэри Хейлса вообще мало что интересовало. Судя по всему, его при рождении раскрасили анемичными акварельными красками — одинаково мягкие и текучие глаза, голос и рот, кожа линялого голубого цвета, гармонировавшего с рубашкой гуаябера. Я решил, что, если он попадет под сильный дождь, он просто растворится, и от него ничего не останется.

Гэри смотрел на наш подписанный договор, словно пытался что-то вспомнить, потом решил прочитать его еще раз, при этом шевелил губами и водил по строчкам концом черной ручки. На подписи он остановился и нахмурился.

— Джексон?

— Официально, — сказал я ему. — А так — Трес, это «третий» по-испански. Обычно меня все так называют. Если только ты не моя мать и не злишься на меня, потому что тогда я становлюсь Джексоном.

Гэри уставился на меня.

— Иногда Джексон превращается в задницу, — добавил я.

Бледные глаза Гэри начали медленно стекленеть. Я решил, что, скорее всего, потерял аудиторию в его лице после слова «официально», но он меня удивил.

— Джексон Наварр, — медленно проговорил он. — Как тот шериф, которого убили?

Я вынул договор из руки Гэри и сложил его.

— Угу, как тот шериф, — сказал я.

И тут зазвонила стена. Глаза Гэри равнодушно поплыли в сторону источника звука. Я стоял и ждал объяснений.

— Она меня измордовала, требуя телефонный номер, — сообщил он, как будто напоминал самому себе о том, что с ним произошло. — Я ей сказал, что переведу его на вас.

Он прошаркал по комнате и вытащил встроенную гладильную доску из стены гостиной. В алькове за ней находился старый дисковый телефон.

Я снял трубку после четвертого гудка и сказал:

— Мама, ты продолжаешь меня удивлять.

Она громко вздохнула, довольная моим замечанием.

— Я всего лишь бывшая подружка одного парня из «Саутвестерн Белл», милый. Итак, когда ты собираешься меня навестить?

Я задумался. После трудного дня и переживаний перспектива встречи с ней меня совсем не привлекала. С другой стороны, мне требовалось средство передвижения.

— Может быть, сегодня вечером. Я хочу одолжить у тебя «Фольксваген», если он еще жив.

— Он простоял в моем гараже десять лет, — ответила она. — Думаешь, он с радостью выскочит к тебе навстречу? Полагаю, ты навестишь сегодня вечером Лилиан?

В качестве фона к нашему разговору в доме матери послышался стук кия, разбивающего шары. Кто-то засмеялся.

— Мама…

— Ладно, я ничего не спрашивала. Увидимся позже, дорогой.

После того как Гэри, волоча ноги, вернулся в свою часть дома, я взглянул на часы. В Сан-Франциско было три часа. Даже учитывая, что сегодня воскресенье, я вполне мог рассчитывать, что застану Майю Ли в «Терренс и Голдмен».

Однако мне не повезло. Когда ее голосовая почта закончила объяснять, что такое «приемные часы», я продиктовал свой новый номер телефона и ненадолго замолчал, размышляя, что сказать. Я все еще видел лицо Майи, каким оно было в пять утра, когда она высадила меня в аэропорту: она улыбнулась и наградила сестринским поцелуем — рядом с ней стоял вежливый человек, которого я не узнавал. Я повесил трубку.

Я нашел в кладовке уксус и пищевую соду и потратил час, уничтожая в ванной комнате следы пребывания и запах предыдущего постояльца, Роберт Джонсон в это время практиковался в лазанье по пластиковой занавеске.

Перед самым закатом кто-то постучал ко мне в дверь.

— Мама, — проворчал я едва слышно.

Но, выглянув в окно, увидел, что все не так плохо — ко мне заявилась всего лишь пара копов в форме, которые стояли и ждали, прислонившись к своей машине на подъездной дорожке. Я открыл дверь, и моим глазам предстало второе за сегодняшний день самое уродливое в мире лицо.

— Знаешь, — проскрипел его владелец, — мне только что передали заявление некоего Боба Лэнгстона, проживающего в доме номер девяносто по улице Куин-Энн. Парень ведет себя так, будто он важная шишка в Форт-Сэме, [2] не меньше. В заявлении говорится о нападении и нарушении границ частного владения. Лэнгстон утверждает, что какой-то маньяк по имени Наварр пытался убить его с помощью приемов карате. Представляешь?

Я удивился тому, как сильно он изменился: щеки запали и стали похожи на кратеры вулкана, кроме того, он облысел до такого состояния, что ему приходилось зачесывать жирную прядь волос сбоку наверх, чтобы хоть как-то это скрыть. Увеличились в размерах только живот да еще усы. Первый накрывал пряжку от ремня весом примерно в двадцать фунтов, под вторыми прятались почти весь рот и двойной подбородок. Помню, еще ребенком я пытался понять, как он умудряется прикурить и одновременно не поджечь лицо.