Книга Кроваво-красная текила, страница 3 – Рик Риордан

— Джей Ривас, — поздоровался я с ним.

Может, он и улыбнулся, усы помешали мне понять, как было на самом деле. Каким-то образом он сумел нащупать рот и засунуть туда сигарету, после чего глубоко затянулся.

— Хочешь знать, что я сказал парням? — спросил Ривас. — Я им сказал: даже мечтать нечего. У меня нет ни одного шанса заманить в наш городок сынишку Джексона Наварра из Сан-Франциско, чтобы он озарил солнечным светом мою бесцветную жизнь. Вот что я им сказал.

— Это было тай-чи-чуан, Джей, а не карате. Чистая защита.

— Какого хрена, малыш, — проворчал он, положив руку на дверной косяк. — Ты чудом не превратил руку мужика в «кимчи». [3] Назови мне хотя бы одну причину, по которой мне не следует предоставить тебе бесплатное жилье у нас в участке.

Я рассказал ему про Гэри Хейлса и свой договор на аренду квартиры и сообщил, какой негостеприимный прием оказал мне мистер Лэнгстон. На Риваса мое повествование не произвело ни малейшего впечатления.

Впрочем, справедливости ради следует заметить, что, когда речь заходила о моей семье, произвести на него впечатление было не просто. Он работал с моим отцом в конце семидесятых во время совместного расследования, которое не слишком удачно закончилось. Мой отец высказал свои претензии друзьям из полицейского управления Сан-Антонио, и вот двадцать лет спустя детектив Ривас занимается мелкими драками.

— Ты удивительно быстро явился сюда, Джей, — сказал я. — Мне следует гордиться или тебя всегда отправляют заниматься такими тривиальными делами?

Ривас выдул дым сквозь усы, и его двойные подбородки обрели великолепный оттенок малинового цвета, совсем как у жабы.

— Может, зайдем в дом и обсудим все там? — спокойно предложил он.

Он махнул рукой, чтобы я открыл дверь с сеткой, но я его не послушался.

— На улице жарко, кондиционер работает неважно, я не хочу, чтобы внутрь попал горячий воздух, — ответил я.

Мы целых две минуты буравили друг друга взглядами, и Ривас меня удивил. Он начал спускаться назад по ступенькам, засунул в рот сигарету и пожал плечами.

— Ладно, малыш, — заявил он. — Надеюсь, ты понял намек.

— Какой намек?

Вот тут я уже не сомневался, что он улыбнулся, потому что сигарета слегка приподнялась в густых зарослях усов.

— Если еще куда-нибудь ввяжешься, можешь не сомневаться, что я постараюсь подобрать тебе очень симпатичных сокамерников.

— Какой ты славный человек, Джей.

— К чертовой матери.

Он швырнул сигарету на коврик с надписью «Благословение этому дому», принадлежавший Бобу Лэнгстону, и с самодовольным видом направился к парням, которые его ждали. Я проследил за тем, как их машина умчалась по Куин-Энн, и вернулся к себе.

Окинув взглядом свое новое жилище, я отметил вспучившуюся лепнину на потолке и серую краску, которая начала облезать со стен, и посмотрел на Роберта Джонсона. Он сидел в открытом чемодане и пялился на меня с обиженным видом. Тонкий намек. Я набрал номера телефона Лилиан с нетерпением человека, мечтающего о глотке воды после стакана мескаля. [4]

Но оно того стоило.

— Трес? — спросила она и разорвала на клочки последние десять лет моей жизни, точно они превратились в папиросную бумагу.

— Угу, — ответил я. — Я переехал на новую квартиру. Более или менее.

— Что-то голос у тебя не слишком счастливый, — немного поколебавшись, заметила она.

— Ерунда. Я расскажу тебе историю про мой переезд чуть позже.

— Буду с нетерпением ждать.

Мы минуту молчали, как бывает, когда ты сжимаешь в руке телефонную трубку и пытаешься чистым усилием воли идти дальше.

— Я люблю тебя, — сказала Лилиан. — Или ты считаешь, что я слишком тороплюсь?

Я проглотил комок, застрявший в горле.

— Как насчет девяти? Мне нужно вызволить из гаража матери мой «Фольксваген».

Лилиан рассмеялась:

— «Оранжевое Чудище» все еще бегает?

— Для него будет лучше, если оно не станет кочевряжиться. У меня сегодня вечером намечено фантастическое свидание.

— Можешь не сомневаться.

Мы повесили трубки, и я посмотрел на Роберта Джонсона, который продолжал сидеть в моем чемодане.

У меня возникло ощущение, будто я вернулся в 1985 год. Мне снова девятнадцать, мой отец жив, а я все еще люблю девушку, на которой решил жениться, когда учился в старших классах средней школы. Мы едем на скорости семьдесят миль в час по I-35 на старом «Фольксвагене», хотя его предел шестьдесят пять, запивая паршивую текилу еще более паршивой содовой «Биг Ред» [5] — шампанское подростков под названием «Большая красная текила».

Я снова переоделся и вызвал такси, пытаясь вспомнить вкус той содовой. Теперь я уже сомневался, что смог бы пить такое и улыбаться, но был готов попробовать.

По всему Бродвею от улицы Куин-Энн до дома моей матери выстроились розовые рестораны, в которых подавали тако. [6] Уже не прежние потрепанные заведения семейного бизнеса, которые я помнил еще с тех времен, когда учился в школе, — эти имели все необходимые лицензии и гордо выставляли напоказ яркие неоновые вывески и розовых фламинго, нарисованных на стенах. У меня сложилось впечатление, что они там торчат через каждые полмили.

Достопримечательности, украшавшие центр Аламо-Хайтс, исчезли, семейство Монтанио продало «Пятьдесят на пятьдесят», любимый бар моего отца, куда он частенько захаживал пропустить стаканчик. Закусочная, принадлежавшая Стиллам, уступила свое место «Тексако». В общем, большинство заведений, носивших имена людей, которых я знал, поглотили безликие государственные сети. Витрины других были заколочены досками, равнодушные объявления «Сдается внаем» истрепались и выгорели до такого состояния, что прочитать их не представлялось возможным.

Впрочем, город все еще мог похвастаться тысячей оттенков зеленого цвета. Повсюду около старых домов толпились древние и еще живые дубы, акации и техасский лавр. Такой роскошный, густой цвет можно увидеть в некоторых городах после сильного дождя.

Солнце уже село, но температура воздуха так и не опустилась ниже тридцати пяти градусов, когда такси свернуло на Вандивер. Здешние места не знают мягких вечерних красок, характерных для Сан-Франциско, тут нет окутанных тенями холмов и тумана, который, точно ретушью, обрисовывает пейзажи для туристов, собравшихся на мосту «Золотые ворота». Свет в Сан-Антонио выполняет свое прямое назначение, и все, чего он касается, приобретает четкие очертания, особенно яркие в горячем воздухе. Солнце не спускает с города глаз до самого последнего мгновения и смотрит так, будто хочет сказать: «Завтра я надеру тебе задницу».