Книга Цена познания, страница 19 – Юрий Алкин

Спустя неделю после злополучной «старушки» я вхожу в класс. Только что из него, криво улыбаясь, вышел Четвертый со своим (и моим) обычным результатом. Сажусь, устало смотрю в лицо Катру.

— Приступим? — спрашивает он.

— Ну, раз вы настаиваете, — отвечаю я.

Мы оба невесело усмехаемся. Все-таки, он неплохой человек, этот профессор. Только как можно быть таким въедливым?

— Сколько вам лет?

— Что такое «лет»?

— Где вы хотите быть похоронены?

— Что такое «похоронены»?

Ну и вопросы. Совсем уже не уважает меня Катру. Но через десять минут мне не до умозаключений. Разминка закончилась.

— Почему у вас на руке пять пальцев?

— Таким сотворил первого человека Господь.

К чему он ведет? Надо быть начеку.

— А что еще сотворил Господь?

— Весь мир.

— Кто живет в мире?

— Люди.

— Все сотворенные по подобию первого человека?

— Нет, по подобию Господа.

— Каким он сотворил первого человека?

Ага, понятно. Слово «бессмертным» вы от меня не услышите.

— Двуруким и двуногим.

— А какой срок назначил он для человеческой жизни?

Фу, как грубо.

— Не понимаю вопрос. Что значит «срок для жизни»?

— Объясняю. Сколько времени человек живет на свете?

Вот оно. То, к чему он вел. Сейчас я промахнусь. Скажу слишком много или слишком мало. Но обдумывать вопросы запрещено, это — тоже провал. Ладно, бьем наугад.

— Пока существует мир.

Нет, так говорить нельзя… Хоть и смутный, но все же намек на конечность жизни. Провал! Однако я слышу следующий вопрос. Значит, в этот раз пронесло.

Экзамен идет как обычно. Вопрос — ответ, вопрос — ответ, вопрос — вопрос. Я напряженно ожидаю ловушки. Внезапного удара, который сметет мою тонкую линию обороны и с позором отправит меня из класса. Но его все нет и нет. Вот одна попытка… Отбиваем. Вот еще одна. Изящная, почти незаметная. Давим в зародыше. Профессор хмурится. Ну давай, бей. Но он вдруг улыбается и произносит:

— Поздравляю.

Я думаю, что мне почудилось.

— Что вы сказали?

— Я поздравил вас с успешной сдачей.

Мне кажется, что это происходит во сне. Я сдал экзамен?! Катру продолжает смотреть на меня с улыбкой..

— У меня нет заблуждений по поводу вашей подготовленности. Я прекрасно знаю, что вы продолжаете помнить о смерти. Но вы научились достаточно хорошо скрывать это. Большего от вас и не требуется.

Я молчу — мне нечего сказать в ответ. Слишком давно перестал я верить в возможность этого момента. Неужели это бесконечное издевательство над собой позади? У меня, наверное, сейчас очень глупый вид.

— Спасибо, — говорю я через силу.

— Не за что, — отвечает Катру. — Действительно, не за что.

— Что дальше? — интересуюсь я, обретя наконец способность нормально говорить.

— А разве вы не знаете? Второй контракт, пластическая операция, короткий послеоперационный период, а затем три года в вашем мире, о котором вам теперь так много известно.

Я перевариваю эту информацию и задаю свой главный вопрос:

— Когда мне расскажут о том, что все это значит?

Профессор смотрит на меня с пониманием.

— Завтра. В девять утра вам надлежит быть в комнате номер 40. Упакуйте сегодня все свои вещи и оставьте их с утра в комнате. Их перевезут вслед за вами.

Я киваю. Затем вспоминаю еще одну важную деталь.

— Можно задать вопрос личного характера?

— Разумеется. Хотя, судя по вступлению, ответа вы, скорее всего, не получите.

Наклоняясь вперед и понижая голос, я спрашиваю:

— Вы мне можете сказать, каковы шансы моих друзей пройти экзамен? Если хотите, я пообещаю ничего им не говорить.

Он задумчиво вертит в руках карандаш.

— Я ничего не могу вам сказать. Если скажу, что шансы невелики, они еще, чего доброго, перестанут заниматься. Если сообщу, что они близки к успеху, результат, скорее всего, будет таким же. А в то, что вы сможете смолчать, я, простите, не верю. Лучше уж промолчу я.

Я вздыхаю. Что ж, на ответ особо рассчитывать и не приходилось.

— Еще вопросы? — спрашивает Катру.

Я отрицательно качаю головой. Профессор протягивает руку.

— Желаю успехов и удачи, — потом загадочно добавляет: — Не подведите нас.

Размышляя над его последними словами, я выхожу из класса.

И опять вечер расставания. Только на этот раз провожают меня. Мари и Поль, провалившие сегодняшний экзамен, пытаются казаться веселыми. Я вспоминаю фразу из какой-то книги: «В разлуке три четверти горя берет себе остающийся, уходящий же уносит всего одну четверть». Может быть, обычно это и так. Но сейчас мне кажется, что я забираю с собой все полновесные четыре четверти. Мы стали так близки за эти месяцы.

— Передавай привет Эмилю, — говорит Поль.

Я грустно улыбаюсь.

— Сначала мне надо будет его узнать. И сколько раз он тебе повторял, что он не Эмиль, а Десятый?

Поль мрачнеет. В этой шутке доля правды занимает все сто процентов. Разговор не клеится, мы слишком расстроены неизвестностью, ожидающей всех нас. Наконец наступает момент, когда весь сок выпит, вся еда съедена и все слова сказаны. Мы прощаемся в худшем случае на три года, как выражается Поль, и расходимся по своим комнатам.

Два часа спустя я сижу в кресле и мрачно смотрю на фотографию Пятого. Все вещи сложены, давно пора идти спать. Портрет, который я держу в руке, успел намозолить мне глаза несколько месяцев назад. Почему же я не ложусь? Нечего притворяться перед самим собой. Причина проста — я не попрощался с Мари. Точнее, мы сказали друг другу «до свидания», но это произошло совсем не так, как я себе представлял. И чем больше я об этом думаю, тем яснее мне становится, что если я не пойду сейчас к ней, то буду жалеть об этом три года, если не всю жизнь. Портрет летит в сторону. На это лицо я еще успею насмотреться в зеркало.

Дверь с черной цифрой 8. Я стучу. Мари открывает, оправляя старенький домашний халат. Этот синий с зелеными полосами халатик делает всю обстановку какой-то теплой и уютной. Я смотрю в ее карие глаза и вдруг с радостью понимаю — она ждала.

— Заходи, — слышу я, как будто заранее сообщил об этом полуночном визите.

Я прохожу в комнату.

— Не спится? — с сочувствием спрашивает она.