Онлайн книга «Человек без собаки»
|
— Почему? — Что — почему? — Почему вы не придали значения? Это ведь ваш сын исчез в ночь с понедельника на вторник? Роберт? — Да, Роберт, — обреченно сказала Розмари. Гуннар Барбаротти посмотрел на нее поощрительно, но обратился опять к мужу: — Вы сказали, что не придали этому значения. То есть не приняли всерьез или не сочли его исчезновение странным? Значит ли это, что у Роберта были причины избегать вашего общества? Или вы думали, что знаете, куда он направился? — Ни в коем случае! — раздельно произнес Карл-Эрик. — Но я понимаю… возможно, ситуация требует некоторых разъяснений. Мой сын… я имею в виду, конечно, наш сын… он был немного не в себе в последнее время. Интересная формулировка, подумал Барбаротти. Если человек мастурбирует на всю страну по ящику, он наверняка и в самом деле не в себе. Краем глаза он заметил, что Розмари сидит, опустив голову, и методично рвет на коленях красную салфетку на все более мелкие куски. С минуты на минуту сорвется. — Я знаю про эту программу, — сказал Гуннар. — Сам не видел, вообще почти не смотрю ТВ. Значит, вы считаете… вы связываете его исчезновение с… а как он вообще себя чувствовал? Как выглядел? Какое настроение? Карл-Эрик Германссон, сомневаясь, посмотрел на жену и опять поправил галстук. Шелковый, определил Барбаротти. Шелк, судя по блеску, тайский, решился он на более квалифицированную догадку. Наверное, получил в подарок к юбилею. — Не знаю, как сказать… я так и не успел поговорить с ним по душам. Это входило в мои планы, но случая не представилось. Не всегда получается, как задумано. Карл-Эрик произнес эти слова и весь как-то осел, как будто сделал нежелательное, но вынужденное признание. Что ж, самое время поспрашивать жену. — Роберт приехал в понедельник около семи вечера, — сказала Розмари. — Они все приехали почти одновременно. Поужинали, посидели за столом. Мы с Карлом-Эриком пошли спать, а дети остались поболтать. Так что муж правильно говорит, для разговоров с глазу на глаз случая не было. — Роберт тоже остался внизу? — Да… И Роберт, и Кристина, наша младшая дочь. Они всегда были очень близки друг другу. С ними были сыновья Эббы и Лейфа. — А потом Роберт исчез? Розмари робко посмотрела на мужа, словно испрашивая разрешения продолжать. — Да, — сказала она и горестно пожала плечами. — Вышел пройтись и выкурить сигарету… так Кристина говорит. — Который был час? — Примерно полпервого… может быть, чуть позже. — А кто к этому времени остался в гостиной? Я имею в виду… вот, Роберт вышел покурить… а кто остался? — Только Кристина и Хенрик. Кристофер говорит, что… — Секунду… Кто такой Кристофер? — Младший сын Эббы и Лейфа. Вы потом сможете поговорить со всеми троими… — Теперь понятно. И что говорит Кристофер? — Кристофер говорит, что пошел спать сразу после половины первого. Значит, остались только Кристина, Роберт и Хенрик… я имею в виду здесь, в гостиной. Гуннар Барбаротти кивнул и сделал пометку в блокноте. — А Кристина? — Они с мужем вчера уехали в Стокгольм. — Когда вчера? — Рано утром. — Но вы обсуждали с ней исчезновение Роберта? — Конечно. Хотя… мы не сразу обратили внимание, что его нет. Это как раз был день юбилея, масса хлопот… — А когда вы обратили внимание, что его нет? Муж и жена Германссон поглядели друг на друга. Карл-Эрик нахмурился было, но лоб его быстро разгладился. — Наверное, за ланчем… — Мы сначала думали, что он пошел прогуляться до ланча, — добавила жена. — А потом я обнаружила, что он вообще не ночевал. Постель была не тронута. Гуннар Барбаротти сделал еще пометку в блокноте, выпил еще глоток кофе. — All right, — сказал он, — в деталях постепенно разберемся. Сначала я должен составить общее впечатление. — Непостижимо, — ровным голосом констатировал Карл-Эрик. — Совершенно необъяснимо и непостижимо. Гуннар не стал комментировать, но в глубине души решил: лучше не скажешь. Во всяком случае, в настоящий момент. Это точнее, чем асунандеровская «странная история». Совершенно необъяснимо и непостижимо. — Мне надо поговорить и с другой семьей, — сказал он и заглянул в бумаги, полученные от Молльберга, — с семьей Грундт. Но сначала о Хенрике. Супруги Германссон рассказывали о Хенрике и его исчезновении целых двадцать пять минут, но в блокноте инспектора Барбаротти эти сведения заняли не больше шести строк. Девятнадцатилетний юноша по неизвестной причине встал и ушел из дому среди ночи с двадцатого на двадцать первое декабря. Точное время неизвестно, но не раньше, чем заснул его младший брат Кристофер (около часа ночи), и не позже четверти седьмого: к этому времени Розмари была уже на ногах и незамеченным Хенрик уйти не мог. Почему он ушел? На этот вопрос ни у Карла-Эрика, ни у Розмари ответа не было. Нет, у нас нет никаких догадок. Лучше спросить родителей и брата. А мы не просто ничего не понимаем, мы в отчаянии. Инспектор Барбаротти заверил, что понимает их чувства, но надежду на благополучный исход терять не надо. И еще один вопрос: видите ли вы какую-либо связь между этими двумя исчезновениями? Ровным счетом никакой, единогласно заверили супруги. — Родители очень переживают. Надеюсь, вы понимаете. Эбба Германссон Грундт сама предложила поговорить с глазу на глаз. В записке Молльберга было написано, что она заведует хирургическим отделением в больнице, но она еще и сестра одного из пропавших, и мать другого. — Прекрасно понимаю. Я только что с ними разговаривал. — Особенно мама, вы, конечно, обратили внимание. Она не спала всю ночь. Я хотела дать ей снотворное, но она воспротивилась… она на грани срыва. — Более чем нормальная реакция в такой ситуации… а как вы себя чувствуете? Эбба Германссон Грундт несколько раз вдохнула носом. Он обратил внимание, что у нее совершенно прямая спина. Ноздри ее расширялись, словно она пыталась уловить какой-то запах или намек на запах, который помог бы ей дать правильный ответ. — Я чувствую себя не лучше… Но будет совсем плохо, если и я потеряю самообладание. — Это у вас такая привычка — держать себя в руках? Она посмотрела на него испытующе: что это? Ирония? Прямая насмешка? Но нет, ничего подобного. Озабоченность и сострадание. — Если вы думаете, что я человек бесчувственный, вы глубоко ошибаетесь. Но ради мамы и папы… и ради Кристофера стараюсь сохранить оптимизм. |