Онлайн книга «Человек по имени Как-его-там»
Гюнвальд Ларссон разговаривал так громко, что палатная сестра вышла в коридор. — Понимаешь, этот Мальм… — Больной Ларссон, — строго сказала сестра. — Так нельзя себя вести. — Заткнись, — гаркнул вышедший из себя Гюнвальд Ларссон. Сестра была полной дамой лет пятидесяти с решительным подбородком. Она окинула пациента ледяным взглядом и приказала: — Немедленно повесьте трубку. Судя по всему, вам слишком рано разрешили встать, больной Ларссон. Я должна немедленно сообщить о случившемся врачу. — Ну, ладно, я приеду как можно скорее, — заверил его Рённ. — Я привезу тебе документы, так что ты сам сможешь во всем разобраться. — Больной Ларссон, немедленно отправляйтесь в постель, — раздался голос медсестры. Гюнвальд Ларссон открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. — Ну, пока, — сказал Рённ. — Пока, — нежно попрощался Гюнвальд Ларссон. — Я сказала, немедленно в постель, — приказала медсестра. — Вы разве не слышали, больной Ларссон? Она не сводила с него глаз до тех пор, пока он не закрыл за собой дверь палаты. Гюнвальд Ларссон хмуро глядел в окно. Оно выходило на север, и он мог видеть почти весь Сёдермальм. Ему казалось, что он даже различает верхушку закопченной трубы, оставшейся на месте пожара. «Что бы это все могло означать, черт побери?»— подумал он. И через минуту: «Они, наверное, сошли с ума, Рённ и все остальные». В коридоре раздались приближающиеся шаги. Гюнвальд поспешно нырнул в постель и попытался выглядеть воспитанным и невинным. Совершенно противоестественная затея. В трех километрах от него Рённ положил трубку, улыбнулся и постучал указательным пальцем по своему красному носу, словно хотел удержаться от взрыва смеха. Меландер, который сидел напротив него и барабанил на своей старенькой пишущей машинке, поднял взгляд, вынул изо рта трубку и сказал: — Кто тебя рассмешил? — Гюнвальд, — сказал Рённ, стараясь подавить смех, — Ему уже лучше. Ты бы только слышал его голос, когда он говорил, какую одежду они ему дали. А потом пришла сестра и принялась на него орать. — А что он сказал о Мальме и обо всем остальном? — Пришел в бешенство. Рвал и метал. — Ты увидишь его? — Ну, думаю, что да. Меландер придвинул к Рённу несколько скрепленных между собой листков рапорта и сказал: — Возьми это с собой… ему будет приятно. Рённ молча посидел с минуту и сказал: — Можешь дать мне десять крон на цветы? Меландер сделал вид, что не слышит. — Ну, тогда пять, — через минуту сказал Рённ. Меландер возился со своей трубкой. — Пять, — упрямо сказал Рённ. Меландер невозмутимо вытащил бумажник и изучил его содержимое, держа бумажник так, чтобы Рённ не видел, что находится внутри. Наконец, он сказал: — Можешь разменять банкнот в десять крон? — Думаю, смогу. Меландер озадаченно посмотрел на Рённа. Потом достал банкнот в пять крон и положил его на рапорт. Рённ взял деньги и документы и направился к двери. — Эйнар, — сказал Меландер. — Ну? — Где ты собираешься покупать цветы? — Не знаю. — Не покупай их в киоске возле больницы. Они там жульничают. Рённ ушел. Меландер посмотрел на часы и напечатал: «Дело закрыто. В дополнительных мерах необходимости нет. Стокгольм, среда, 13 марта 1968 года, 14 часов 30 минут». Он вытащил лист из машинки, достал из кармана авторучку и завершил отчет своей абсолютно неразборчивой подписью. Она была такой крошечной, что Колльберг обычно утверждал, будто бы она похожа на трех дохлых прошлогодних комаров. Потом он положил отчет в корзинку, где лежали документы, с которых нужно было снять копии, выпрямил скрепку, вынул еще одну трубку и принялся ее прочищать. Меландер со всей серьезностью относился к своим отчетам. Он работал по собственной методике, гарантирующей, что все будет записано и ничего не упущено. Она была частью его системы. Подробности запоминаются легче, если их записывать сразу и формулировать четко и ясно. Ему достаточно было один раз прочесть любой текст, чтобы потом никогда его не забывать. Впрочем, он вообще никогда и ничего не забывал. Делом о пожаре на Шёльдгатан он занимался ровно пять дней, с пятницы, и закончил его две минуты назад. Поскольку дежурить в субботу и воскресенье ему не было нужно, он теперь надеялся получить четыре выходных подряд. Хаммар уже согласился, конечно, если не случится ничего непредвиденного. Не рановато ли было ехать в их летний домик в Вермдё? Да, вроде бы, нет. Он мог бы начать покраску, а жена привела бы в порядок кухонные полки, застелила новую бумагу. Летний домик был его гордостью. Домик перешел к Меландеру по наследству от отца, который тоже был полицейским, сержантом в Накке, и единственное, что мучило Мсландера, так это то, что у него нет детей и ему, в свою очередь, некому оставить домик. Впрочем, решение остаться бездетными они с женой приняли совершенно добровольно, отчасти для удобства, отчасти после тщательных финансовых расчетов. В те времена трудно было предвидеть, что полицейским впоследствии так резко повысят зарплату, и, кроме того, он всегда учитывал, что выбранная им профессия связана с большим риском, и вел себя соответствующим образом. Он закончил прочищать трубку, набил ее табаком и закурил. Потом встал и пошел в туалет. Он надеялся, что в ближайшее время телефон не зазвонит. Осмотр мест происшествия был для Фредрика Меландера делом привычным, может, даже более привычным, чем для любого другого полицейского в стране. Ему исполнилось сорок восемь лет, и в молодые годы он учился у таких людей, как Харри Сёдерман и Отто Вендель. [5] За время работы в отделе расследования убийств, куда он перешел после централизации полиции в 1965 году, он насмотрелся на сотни самых невероятных преступлений и мест происшествия. В подавляющем большинстве они выглядели совершенно непривлекательно. Однако Меландер был человеком невпечатлительным. Он обладал способностью выполнять свою работу абсолютно без всяких эмоций. Многие коллеги завидовали этому его качеству, о наличии которого у себя он даже не подозревал. |